Маринус Ван дер Люббе 1909-1934
В ночь с 27 на 28 февраля зал заседаний рейхстага и купол здания стали жертвой пламени. В кулуарах рейхстага схвачен один из поджигателей; это — Маринус ван дер Люббе, который, как сообщает официальное прусское агентство печати, якобы назвал себя «членом голландской коммунистической партии». Радио, телеграф, телефон, печать, информационные агентства по поручению правительства Гитлера вопят на всю страну: «Коммунисты подожгли рейхстаг!» Поимка этого ван дер Люббе в здании рейхстага послужила для правительства Гитлера формальным и юридическим предлогом для неслыханного погрома, направленного против германской компартии, социал-демократии и евреев, для массовых арестов, запретов организаций, для пыток и убийств, которые во всем мире связали имя фашистской Германии с представлением о самых варварских зверствах.
Фото: limesonline.com
13 января 1909 г. торговец-разносчик Францискус Корнелис ван дер Люббе заявил в отделе метрик лейденской ратуши о рождении у него ребенка мужского пола. В качестве свидетелей при акте записи фигурировали не имеющий занятий Исаак Корнет и подметальщик улиц Герардус Беурзе. Ребенку дано было имя Маринус. Мать его, Петронелла ван Хандель, состояла с Франциском Корнелисом ван дер Люббе во втором браке. Дочь богатого крестьянина из северного Брабанта, она в молодые годы вышла замуж за унтер-офицера колониальной службы ван Пеуте. Она родила ему дочь и трех сыновей. Пеуте умер в сравнительно молодом возрасте от болезни, схваченной в колониях. Вскоре после его смерти вдова вышла замуж за ван дер Люббе, который был разносчиком в Лейдене. У них родилось трое сыновей. Маринус был седьмым и последним ребенком Петронеллы ван Хандель.
Брак ван дер Люббе был не из счастливых. Профессия заставляла его по целым дням и неделям отсутствовать дома: он продавал в окрестных деревнях крестьянам свою галантерею. Обычно сделки заключались в постоялых дворах и кабачках. Это приучает к выпивке. Алкоголь, вначале только средство для подстегивания покупателей, становится потом неразлучным другом и в часы досуга. Францискус Корнелис ван дер Люббе стал пьяницей. Он не печется о семье, заработок свой обычно пропивает, жене дает деньги на хозяйство только в редких случаях и в недостаточном размере. Она должна сама зарабатывать, чтобы с грехом пополам прокормить детей. Целый день она стоит за прилавком небольшой лавчонки в Лейдене, вечером приводит в порядок хозяйство, штопает, ставит заплатки, шьет. Она страдает астмой в тяжелой форме. Врач заявляет, что ей необходима перемена климата. Семья переезжает в Бреду, а затем в Гертогенбош. Вскоре после переезда Францискус Корнелис ван дер Люббе расходится с женой и семьей. Он селится в Дордрехте и открывает здесь небольшой магазин галантерейных товаров. Это дело он ведет и по сию пору.
Петронелла ван Хандель продолжает заниматься мелочной торговлей в Бреде, затем в Гертогенбоше. У нее не остается времени для воспитания детей. Она ограничивается тем, что воздействует на них в религиозном духе. В родительском доме в деревне она приучена была к страху божьему и старается теперь внушить своим детям ту же примитивную религиозность. Молодой Маринус посещает в Гертогенбоше протестантскую школу. Грамота дается ему с трудом. По закону божьему он один из лучших учеников. Каждое воскресенье он с матерью и братишками ходит в церковь. В доме ван дер Люббе — тяжелая, гнетущая атмосфера. На стене строгие лики святых. Мать частенько не знает, где взять денег на обед. Небольшая лавка в Гертогенбоше не может прокормить шестерых сыновей. Им остается одно: сделаться рабочими. Им не легко решиться на это — мешает происхождение и воспитание. Хотя в семье частенько царит горькая нужда, это все-таки семья мелкобуржуазная со всеми стремлениями и идеалами лавочника и торговца. Голод бросает молодых ван дер Люббе в ряды пролетариата. Они попадают в многотысячную армию фабричных и сельскохозяйственных рабочих; попадают, но не ассимилируются с ней. Еще до сих пор при разговоре с кем-нибудь из братьев Маринуса ван дер Люббе наталкиваешься на стену мелкобуржуазных иллюзий.
Смерть матери
Сводная сестра Маринуса живет в Лейдене, где она замужем за рабочим прачечного заведения Снардийном. 16 апреля 1921 г. ей пишут, что мать ее находится при смерти и выражают желание, чтобы сестра взяла Маринуса на воспитание. Одиннадцатилетний Маринус попадает в семью рабочего Снардийна в Эгстгесте под Лейденом. В небольшой квартирке Снардийна уже играют трое детей; Маринус среди них самый старший. Со слов товарищей Маринуса по школьной скамье мы знаем, что уже в школе его обуревало желание отличиться. Дома у Снардийна среди детей, из которых старшему только пять-шесть лет, ему легко быть первым. Несколько нехитрых фокусов, и дети благоговеют перед ним. Маринус драконовским способом осуществляет свою власть над ними. Мать на смертном одре взяла с сестры клятву воспитать Маринуса в благочестии и страхе божьем. Он снова каждое воскресенье, теперь с сестрой и ее детьми, ходит в церковь. Сестра рассказывает, что он был тогда набожным, богобоязненным мальчиком. Действительно ли его влекла в церковь только набожность? Быть может, его магически притягивала власть священника над своей паствой? В те годы в нем созрела мысль стать священником, вождем общины, слепо следующей за ним. В двенадцать лет он часто и пространно говорит о том, что желает стать священником. В промежутках между уроками в школе он нередко пробует выступать в роли проповедника. Это служит поводом для поддразнивания со стороны товарищей. Они подтрунивают также над его страхом перед девочками. Эта его особенность так бросалась в глаза, что его бывшие товарищи и теперь еще в один голос вспоминают о ней. Его нельзя было уговорить остаться в обществе девочек. Он искал предмета своей любви среди своих сверстников-школьников. Духовная карьера требует долгих лет учебы. Для этого необходимы средства. Рабочий Снардийн достаточно практичен. Он постарался, чтобы Маринус в четырнадцать лет начал зарабатывать себе на хлеб. Юношу определили учеником в торговое заведение, он работает там два года. После службы он посещает католические вечерние курсы. Воспитанный в протестантском духе, он вступает здесь в соприкосновение с новым для него миром. Маринус ван дер Люббе не удовлетворен работой за прилавком. Правда, он унаследовал от отца его коммерческий дух, ему доставляет удовольствие всучить покупателям побольше товаров, но ему не улыбается перспектива стать торговцем, она слишком скромна для него. В долгих беседах со своим шурином Снардийном он перебирает всевозможные другие профессии. Как сообщает его шурин, Маринус строил одновременно и самые смелые, и весьма скромные планы на будущее. То он говорит о том, что откроет цветочный магазин, то он мечтает совершить кругосветное путешествие. В конце концов он решается стать каменщиком.
В шестнадцать лет Маринус — коренастый, крепкий парень. За его могучее телосложение товарищи прозвали его «Дэмпсеем» (по имени известного чемпиона-боксера). При каждом удобном случае он любит показать силу своих мускулов. Тем непонятнее для его товарищей-каменщиков его боязнь женщин. Товарищи Маринуса по работе рассказали нам, какие разговоры он вел с ними в те годы. Конечно, они не были в состоянии передать нам дословно эти разговоры — многое было забыто, с другой стороны, осталось в памяти многое, не имеющее значения. Но все они в один голос сообщают о следующей черте в характере Маринуса ван дер Люббе: он старался во что бы то ни стало отличиться перед другими, выдвинуться. Все говорят о его фанатическом стремлении быть чем-то «особенным». В этом пункте рассказы его школьных товарищей, его товарищей по работе и родственников в такой степени совпадают, что не может быть сомнений: молодой Маринус ван дер Люббе был снедаем тщеславием.
Тяжелый несчастный случай
Ежедневный контакт с людьми совершенно нового для него склада — с рабочими — внес некоторую перемену в жизнь Маринуса. До сих пор он слышал и его учили, что наивысшее благо — это страх божий. Посещение церкви по воскресеньям было для него потребностью, деление на богатых и бедных — чем-то само собой разумеющимся. Теперь он натолкнулся на взгляды совершенно иного рода. В промежутках между работой его товарищи-каменщики разговаривают не о боге, а о заработной плате. Они не считают существующий строй чем-то само собой разумеющимся и нерушимым, а говорят о необходимости свергнуть его. Изо дня в день молодой Маринус слышит такие разговоры. Он воспринимает их, но не перерабатывает в своем сознании. С ним произошло то же, что с его братьями. Он стал рабочим, но остался по своей психике мещанином. Случай внес коренную перемену в его жизнь. Однажды во время обеденного перерыва два товарища надели ему в шутку на голову пустой мешок. При этом Маринусу попал в глаз кусочек известки. Три недели он возился с воспалением глаз. Вскоре после этого с ним происходит другой, гораздо более тяжелый несчастный случай. Опять попала в глаз известь, на этот раз она брызнула из ведра. В результате — тяжелое заболевание. Пять месяцев пробыл он в лейденской больнице, причем три раза подвергался операции. Он вышел из больницы с значительно ослабленным зрением на оба глаза; ему грозит опасность ослепнуть. Болезнь глаз с необходимостью должна была усилить главную черту в характере Маринуса ван дер Люббе — его тщеславие и честолюбие. Молодой человек, духовно еще не сложившийся, подверженный самым разнородным влияниям, обуреваемый стремлением выдвинуться, быть первым среди других, находящийся целиком во власти этой навязчивой идеи, вдруг оказался перед опасностью потерять зрение. Его угнетает страшная мысль, что его жизнь оборвется, что он ослепнет раньше, чем успеет добиться своей цели. Какова его цель? Знает ли он ее? Видит ли он путь к ее осуществлению? Цель и смысл жизни для него на втором плане. Главное для него — это успех, стремление «заставить говорить о себе». Эта мысль всецело владеет им. Незадолго перед этим несчастным случаем Маринус вступил в коммунистический союз молодежи в Лейдене. Коммунистическая партия Голландии находилась тогда в первой стадии своей организации. Лейденский комсомол только начал формироваться. Маринус ван дер Люббе вступает в союз, потому что чувствует силу коммунистического движения. Он чувствует эту силу, но в нем нет той устойчивости, которой коммунистическая партия требует от своих членов. Он находится в постоянном конфликте с организацией. Когда он вступал в комсомол, он надеялся, что быстро пойдет в гору. Он видит в комсомоле только поприще для своего честолюбия. Как только его желания не исполняются, он пишет заявление о своем выходе из организации. Маринус ван дер Люббе четыре раза выступал из комсомола и три раза снова вступал в него. Каждый раз уходу предшествовала попытка захватить руководство в свои руки. В первый раз он ушел из комсомола в январе 1929 г., потому что его не назначили руководителем пионерской организации. Мы помещаем здесь одно из многочисленных писем Маринуса ван дер Люббе лейденскому комсомолу. Это письмо показательно для его поведения.
В ответ на письмо постоянной комиссии относительно моей просьбы созвать расширенное заседание комиссии я должен констатировать, что вы в общем и целом не понимаете моей просьбы созвать расширенное заседание комиссии и что этот отказ является — сознательно или бессознательно — тяжкой ошибкой с точки зрения организации. Вы того мнения, что этот вопрос не подлежит рассмотрению собрания. Если вы настаиваете на этом отказе, вы вредите интересам вашей собственной точки зрения, а также интересам секции. В этом письме я хотел бы также обратить ваше внимание на то, что для новой дискуссии (я считаю ее весьма важной) по поводу посланной мною статьи, а также обеих моих статей, которые я послал сверх того, необходимы расширенное заседание комиссии и заключительное голосование по этому вопросу; в этом случае я знал бы, на что я могу рассчитывать, тогда как без такого заседания я считаю вопрос нерассмотренным и в таком случае приму меры, чтобы довести этот вопрос до сведения общего собрания членов, чего я не желаю (и вы тоже).
В погоне за тем, чтобы выдвинуться
Жизнь Маринуса ван дер Люббе после происшедшего с ним несчастного случая является сплошной погоней за признанием и славой, постоянным стремлением к необычайному. Он перепробовал различные профессии, но все время мечтает о чем-то из ряда вон выходящем, о какой-нибудь большой удаче, которая сразу должна выдвинуть его на первое место. Зимой 1927/28 г. он работает в качестве младшего официанта при буфете на Лейденском вокзале, летом 1928 г. — в качестве лакея в отеле Van Holland в Нордвике. В промежутках он занимается торговлей. В течение нескольких недель он ведет за собственный счет торговлю картофелем. Затем он работает паромщиком на пароме, перевозящем строительные материалы между Нордвиком и Сассенхеймом. При этом его никогда не покидает мысль о каком-то большом «деле». В декабре 1929 г. у него снова конфликт с комсомолом, потому что он издает по собственному почину листовки, которые подписывает своим именем. В нашем распоряжении имеется письмо Маринуса ван дер Люббе, относящееся к тому времени, когда он в припадке самокритики характеризует свое отношение к коммунизму.
Он пишет:
Переплытие Ламанша
Летом 1930 г. ван дер Люббе отправлялся в Кале. По возвращении оттуда он рассказывает, что зарабатывал себе на пропитание на земляных работах, причем сделал несколько раз попытку переплыть канал. Мы произвели обстоятельное расследование, действительно ли им была предпринята такая попытка. Мы не нашли подтверждения этого. Однако, — безразлично, была ли сделана эта попытка или нет, — весь этот эпизод характерен для ван дер Люббе, для его мышления и образа жизни. Для него важно не само достижение, а тот факт, что он становится предметом разговоров, что о нем говорят. Он ищет славы, но она ему не дается. Хвастливые рассказы о его плавании через канал вызывают у большинства собеседников скептические улыбки и насмешки. Хотя в 1930 г. Маринус снова вступает в комсомол, связь между ним и другими комсомольцами становится все слабее. Организация тем временем значительно окрепла. На ван дер Люббе все более и более смотрят, как на чуждый элемент, и все признаки говорят за то, что в самом скором времени должен последовать его окончательный уход из организации.
Дом на Уйтерсте Грахт
По своему наружному виду дом № 56 на Уйтерсте Грахт ничем не отличается от типичных голландских домов. Но когда вы заведете с лейденцем разговор об этом доме, вы сейчас заметите, что это какой-то особенный дом, в котором живут особенные люди и происходят необычайные вещи. Некоторые лейденские обыватели считают этот дом притоном разврата. Обитатели его — степенная супружеская чета ван Цийп. Муж уходит на работу, жена ведет хозяйство. Несколько комнат она сдает жильцам. Комнаты эти меблированы убого и без комфорта. Сдаются они дешево, и поэтому в них жили и живут главным образом студенты и безработные, от поры до времени также какая-нибудь проститутка. Ван дер Люббе долгое время был жильцом у госпожи ван Цийп; переехав оттуда, он почти ежедневно приходил в этот дом. Одновременно с ним здесь жили студент Пит ван Альбада и шофер Исаак Финк. Одно время к числу жильцов госпожи ван Цийп принадлежал также какой-то «таинственный» немецкий студент. Все названные жильцы были связаны одной общей чертой: они были гомосексуалисты; тот или другой из них быть может способен был также к нормальному половому влечению. Сам по себе этот факт не имеет значения и не заслуживал бы упоминания. Но мы должны подчеркнуть его, потому что на почве гомосексуальности ван дер Люббе возникла в дальнейшем его связь с национал-социалистами во время его поездок в Германию.
Пит ван Альбада, переехав из дома на Уйтерсте Грахт, женился. Шофер Исаак Финк тоже живет теперь с женщиной. Тем не менее установлено, что ван дер Люббе находился с ними, а также с другими в гомосексуальной связи. Исаак Финк рассказывал нашему информатору, что он часто спал с ван дер Люббе в одной постели. Пит ван Альбада находился в гомосексуальных отношениях с одним профессором лейденского университета. Маринус ван дер Люббе по всей своей конституции гомосексуалист. У него женская повадка, а его робость и страх перед женщинами установлены многими показаниями, известна также его потребность в привязанности и нежности мужчин. Один голландский писатель, хорошо знакомый с условиями в доме на Уйтерсте Грахт и часто беседовавший с ван дер Люббе, рассказывает: «Я всегда имел ощущение, что Люббе ищет физической близости со мной, но что у него не хватает смелости для этого». У нас имеется, кроме того, еще одно доказательство гомосексуальности ван дер Люббе. В своих странствованиях он сталкивался со многими молодыми ремесленниками и рабочими. Когда в связи с пожаром в рейхстаге имя Маринуса ван дер Люббе запестрело на столбцах газет, ко мне явился один молодой немецкий рабочий. Этот рабочий в 1931 г. переночевал вместе с ван дер Люббе в одной ночлежке для молодежи. Между ними завязался тогда разговор, о котором этот рабочий дал показания, засвидетельствованные у нотариуса. Приводим то место из нотариального протокола, которое представляет для нас особую важность: «Мы разговаривали таким образом очень долго. Во время разговора голландский рабочий придвинулся поближе ко мне. Он неоднократно пытался прикоснуться к моему половому органу. Только когда я решительно заявил ему, что не пойду на подобные вещи, он прекратил эти попытки». Задача настоящей книги требует, чтобы жизнь ван дер Люббе была освещена во всех ее деталях и закоулках. Гомосексуальность ван дер Люббе вместе с его стремлением заставить говорить о себе оказали решающее влияние на его жизнь. Вот почему этот вопрос здесь является чем-то большим, чем частным делом.
«Образовательное путешествие» по Европе
Переплытие канала кончилось полным провалом. Оно не удалось фактически и не сделало ван дер Люббе известным. Тогда у Маринуса рождается новая мысль, которая должна импонировать лейденцам. Он замышляет большое «рабочее, спортивное и образовательное путешествие по Европе и СССР». Он заказывает открытки со своим портретом и портретом своего сотоварища по путешествию Хольверды. Эти открытки для него самое главное во всей затее. Над головами обоих парней сияет какая-то таинственная звезда. На открытке напечатано на четырех языках, что ван дер Люббе и Г. Хольверда предпринимают путешествие по Европе и Советскому Союзу. Входило ли это действительно в их намерения? Еще до начала путешествия приятели поссорились. Как сообщают друзья ван дер Люббе, ссора произошла из-за того, что Хольверда присвоил себе выручку за открытки, которые он продавал в Лейдене. Друзья Хольверды утверждают, что выручку присвоил себе ван дер Люббе. Как бы то ни было, Хольверда остался в Лейдене. Намерен ли был ван дер Люббе после этого путешествовать в одиночку? В апреле 1931 г. он действительно отправился в Германию. На открытках значится, что путешествие начнется 14 апреля 1931 г. из Лейдена. Имеется открытка с видом, которую ван дер Люббе послал из Потсдама семье Хольверды. Открытка помечена 14 апреля 1931 г., т. е. тем днем, когда должен был начаться поход из Лейдена. 28 апреля 1931 г. ван дер Люббе арестовывают в Гронау в Вестфалии за то, что он продает на улице открытки, изображающие его и его приятеля Хольверду. Суд в Мюнстере приговаривает его к денежному штрафу за продажу почтовых открыток без надлежащего разрешения. После пожара рейхстага правительство Гитлера распространило версию, будто ван дер Люббе был арестован в Гронау за продажу коммунистической литературы. Коммунистическая литература заключалась в почтовой открытке, на которой изображены ван дер Люббе и Хольверда. В начале мая ван дер Люббе снова в Лейдене. Путешествие по Европе закончилось тем же, чем и «переплытие канала».
Выход ван дер Люббе из комсомола
В начале апреля 1931 г., незадолго до первой поездки ван дер Люббе в Германию, произошел также окончательный формальный разрыв между ним и коммунистическим союзом молодежи. Маринуса ван дер Люббе уже давно ничто не связывало с коммунистической молодежью Лейдена. Ему грозило исключение из комсомола и коммунистической партии. Он предупредил это, заявив о своем выходе из организации. С этого дня он нападает на коммунистическую партию Голландии при каждой возможности. Внутренне он уже два года как отошел от коммунистического движения. 21 января 1929 г., когда в результате конфликта он вышел из организации, он обратился в комсомол с письмом, в котором писал:
Знакомство ван дер Люббе с д-ром Беллом
Вернувшись в Лейден из своей первой поездки в Германию весной 1931 г., ван дер Люббе рассказывает своим приятелям о каком-то господине, который взял его в свой автомобиль и совершил с ним большую поездку. Мы не знаем, верно ли это сообщение ван дер Люббе, не выдумал ли он этого господина из Лейпцига. Но мы знаем, что во время своей первой поездки в Германию ван дер Люббе познакомился с человеком, который оказал решающее влияние на его судьбу. В это время д-p Георг Белл, натурализовавшийся в Германии шотландец, играл видную роль в национал-социалистcком движении. Приблизительно год спустя он и несколько его приятелей подверглись сильным преследованиям со стороны некоторых руководителей штурмовых отрядов, так что ему пришлось опасаться за свою жизнь. Ниже мы даем описание его убийства. Друзья его дали нам важные показания относительно связей д-ра Белла и роли, которую он играл в партии национал-социалистов. Друг его, г-н В. С., в запротоколированном показании точно описывает знакомство Белла с ван дер Люббе. Цитируем дословно это место из его показаний:
Поездка в Мюнхен
Маринус ван дер Люббе оставался в Лейдене недолго. В сентябре 1931 г. он снова собирается в Германию. Своему другу Коосу Финку он поручает получать за него и хранить его пенсию (она была присуждена ему в размере семи гульденов в неделю за инвалидность). Путешествуя по Рейну, ван дер Люббе вступает в Бахарахе в разговор с одним мотоциклистом. Последний оказывается его соотечественником, трамвайным кондуктором Плегком из Гааги, Блемфонтейнштр., 24. Плегк берет Маринуса с собой, сажает его в, люльку мотоциклетки. Переночевали они в Ротенбурге на р. Таубер, — Плегк — в гостинице, Маринус — в ночлежке для мотодежи. Плегк сообщил нашему информатору некоторые данные о его разговоре с ван дер Люббе. Он спросил последнего, что тот делает в Германии. Ван дер Люббе ответил, что ищет работу. На вопрос, не проще ли было бы ему найти работу в Голландии, ван дер Люббе в самом уверенном тоне возразил, что работу в Германии он найдет. Кондуктор Плегк подчеркнул нашему информатору, что его очень удивила эта уверенность. Из Ротенбурга Плегк поехал дальше, в Мюнхен. Он взял ван дер Люббе с собой до Мюнхена. У самого города они расстались. Вероятно, ван дер Люббе пробыл в Мюнхене несколько дней, ибо по своем возвращении он подробно и обстоятельно описывал друзьям этот город. Он говорил не только о самом городе, но много рассказывал также о своих приключениях в Мюнхене, о том, что он познакомился там со многими людьми. Тот молодой рабочий, показания которого, запротоколированные у нотариуса, мы уже цитировали выше, сообщает об этом следующее:
В. С., друг Белла, дал следующие запротоколированные показания относительно этого списка:
Река на границе между Польшей и Советским Союзом
Рассказ ван дер Люббе о его путешествии передан нашему информатору нескольким друзьям Маринуса, причем их сообщения не расходятся между собой. В этом рассказе необходимо отметить еще одно место. Ван дер Люббе рассказывал, что он был в Польше и дошел до советской границы. «Могучая река, — говорил он, — отделяет Польшу от Советского союза». Люббе якобы пытался переплыть эту реку, чтобы попасть в СССР, но ружейный огонь польских солдат-пограничников заставил его вернуться. Его якобы продержали несколько дней в польской тюрьме, из которой он мог видеть советскую пограничную охрану по ту сторону реки, затем его по этапу доставили на германскую границу. Друзья ван дер Люббе были крайне изумлены, узнав от нашего информатора, что между Польшей и Советским союзом нет никакой «могучей пограничной реки». Этот рассказ тоже характерен для лживости и хвастливости ван дер Люббе. Одно несомненно: нога Люббе никогда не ступала на почву СССР. При всем своем влечении к хвастовству он сам ни разу не утверждал, что был в Советском Союзе.
Открытки и письма ван дер Люббе, которые видел наш информатор, показывают, что Люббе в последние месяцы 1931 г. и в начале 1932 г. действительно побывал в ряде городов Венгрии, Польши, Югославии и Чехословакии. По-видимому, во время своего путешествия он завел знакомства с богатыми господами. Он рассказывал, что в Будапеште один господин подарил ему новые ботинки, а другой купил ему в Югославии железнодорожный билет. Д-р Белл ввел ван дер Люббе в национал-социалистские круги, с которыми последний оставался с тех пор в постоянной связи. Его знакомые в один голос сообщают, что Люббе получал очень много писем из Германии. Люббе всегда старательно скрывал эти письма из Германии от своих друзей и знакомых.
В гостях у национал-социалистов
Ван дер Люббе вернулся в Лейден в январе или феврале 1932 г. Он приехал раньше, чем его ожидали. Как рассказывает г-жа ван Цийп, он прислал ей из Берлина открытку, и в тот же день, когда пришла открытка, приехал сам. Следовательно, из Берлина в Лейден он приехал либо по железной дороге, либо на автомобиле. Остается открытым вопрос, откуда он взял деньги для этого. Приблизительно через два месяца ван дер Люббе в третий раз отправился в Германию. Перед отъездом у него был конфликт с кассой, выплачивавшей ему пенсию за инвалидность. Он требовал повышения пенсии, касса отказала, тогда он пришел в ярость и разбил в помещении кассы несколько оконных стекол. Голландский суд приговорил его к трем месяцам тюрьмы. Ван дер Люббе уехал в Германию, не отбыв наказания. Мы знаем об этой поездке Люббе, что он побывал в Берлине и Саксонии. 1 и 2 июня 1932 г. он ночевал в Зерневице (округ Мейсен в Саксонии), где его видели в обществе гласного Зоммера и владельца садоводства Шумана. Зоммер и Шуман — национал-социалисты. После пожара рейхстага Зоммер сообщил бургомистру Броквицу о пребывании ван дер Люббе в Зерневице. Этот факт был официально запротоколирован д-ром Гертлем в окружном управлении в Мейсене. Протокол был доставлен саксонскому министру внутренних дел, который в особой записке довел об этом до сведения германского министра внутренних дел Фрика. Эти факты стали известны благодаря запросу социал-демократического депутата в саксонском парламенте. Их никто с тех пор не оспаривал. Газеты, сообщившие об этом запросе, писали также, что вскоре после того как гласный Зоммер сделал свой доклад о пребывании ван дер Люббе в Зерневице, он бесследно исчез. Это сообщение тоже не было опровергнуто. По всей вероятности ван дер Люббе после своего пребывания в Зерневице оставался еще несколько дней в Германии. По возвращении в Голландию он был 21 июня арестован в Утрехте. Здесь он пробыл девять дней под арестом и затем был переведен для отбытия своего наказания в тюрьму С.-Гравенхаге в Гааге.
Ван дер Люббе усиливает свои нападки на коммунистическую партию
2 октября 1932 г. ван дер Люббе был выпущен из гаагской тюрьмы. Он приехал в Лейден. До конца года он предпринял несколько поездок: он посетил своего отца в Дордрехте, побывал в Амстердаме и Гааге. Во всех этих городах он выступал на различных собраниях с резкими выпадами против коммунистической партии. Мы располагаем показаниями о той борьбе, которую ван дер Люббе вел против коммунистов. 6 октября 1932 г. он участвовал в митинге в здании хлебной биржи в Лейдене, на котором главным оратором был лидер голландских фашистов И.А. Баарс. Вскоре после пожара рейхстага, когда фашистская пресса объявила ван дер Люббе коммунистом, несколько участников этого собрания, люди независимые, изложили в нотариально заверенном протоколе, как вел себя ван дер Люббе на этом собрании. Он выступал тогда за то, чтобы не мешать говорить лидеру фашистов, обрушивался на присутствовавших в зале антифашистов за их попытки прервать Баарса и в своей речи воздержался от каких-либо нападок на фашистов. Приводим снимок с нотариально заверенного протокола.
На этом собрании ван дер Люббе зашел еще дальше, чем на других. Он самым резким образом обрушился на коммунистическую партию, нападал в самых крайних выражениях на ее политику и призывал бастующих шоферов к террористическим актам вопреки линии компартии. Свыше двадцати участников этого собрания дали сообщения, запротоколированные нами, об этом выступлении ван дер Люббе. Подписавшиеся принадлежат к самым различным партиям, некоторые из них — беспартийные. Все они согласны, что речь ван дер Люббе на этом собрании была направлена против коммунистов. Поведение ван дер Люббе после его выхода из голландской коммунистической партии носит вполне определенный характер. На каждом собрании его нападки на коммунистическую партию становятся все резче. Аргументы, с которыми он выступает в последние месяцы 1932 г., носят явную печать фашистской идеологии. Свидетели сообщают, что он вплетал в свои речи антисемитские выпады. Речи его были построены из фраз, прямо заимствованных из словаря национал-социалистской пропаганды. Свидетели показывают, что в своих речах он указывал на различие между «хищническим» и «созидательным» капиталом, т. е. употреблял терминологию национал-социалистов. Не подлежит сомнению, что ван дер Люббе, во всяком случае в последние месяцы 1932 г., поддался на удочку национал-социализма. Разочарованный мещанин вернулся в родное лоно.
Последняя поездка в Германию в феврале 1933 г.
В январе 1933 г. ван дер Люббе пришлось снова лечь в больницу. Болезнь глаз у него усилилась. Он пролежал в лейденской больнице четыре недели. В это время он получал много писем из Германии. Из больницы он вышел к середине февраля. Гитлер был тогда уже германским канцлером. Ван дер Люббе говорил своим знакомым, что должен ехать в Германию; он намекал при этом, что ожидает для себя многого от этой поездки. Сообщения, сделанные знакомыми ван дер Люббе нашему информатору, сходятся в следующем: Люббе говорил им, что его немецкие друзья настаивают на его приезде в Германию. Не установлено, знал ли уже тогда ван дер Люббе, что он предназначен для «большого дела». Быть может он надеялся лишь, что его национал-социалистские друзья помогут ему найти место и работу. Так или иначе, несомненно, что он многого ожидал от этой поездки. Об этом свидетельствует также его разговор с г-жей ван Цийп незадолго перед его отъездом. Она рассказала нашему информатору содержание этого разговора. Ван дер Люббе сказал, что скоро истекает срок его паспорта; тогда она спросила его, должен ли он непременно ехать и не лучше ли было бы для него остаться в Лейдене? На это ван дер Люббе ответил, что у него есть важное дело в Германии и что паспорт понадобится ему только еще этот последний раз. Ван дер Люббе оставил Лейден в середине февраля 1933 г. Как сообщает «Фоссише цейтунг» от 2 марта 1933 г., он ночевал 17 февраля в Глиндове на Вердере и 18 февраля отправился далее в Берлин. В Берлине он встретился со своими друзьями национал-социалистами, с которыми его познакомил Белл. Он немедленно возобновил связь с группой графа Гельдорфа.
Ван дер Люббе — орудие провокации
27 февраля ван дер Люббе арестовывают в горящем здании рейхстага. При зареве пожара разыгрывается мистификация, героем которой несколько часов является ван дер Люббе. После этого он должен уступить сцену действительным главным актерам.
Прожекторы истины разрывают дымовую завесу лжи и проливают безжалостный свет на тех, кто решил воспользоваться ван дер Люббе как орудием для выполнения своих замыслов. Это — Геринг и Геббельс.
Почему в качестве орудия был выбран ими именно ван дер Люббе?
Ван дер Люббе был до апреля 1931 г. членом голландской коммунистической партии. Агенты Геринга и Геббельса полагали, что этого достаточно, для того чтобы взвалить на коммунистов вину в поджоге рейхстага.
Гомосексуальные связи ван дер Люббе с национал-социалистскими вождями, его материальная зависимость от них делали его покорным рабом поджигателей.
Голландское подданство ван дер Люббе было желательной придачей.
Оно облегчало Герингу и Геббельсу задачу — представить пожар рейхстага как дело интернационального заговора.
Геринг и Геббельс хотели представить поджог рейхстага как дело интернационального коммунизма. С этой целью были арестованы и обвинены в соучастии три болгарина, хотя они не имели ровно никакого отношения к этому делу.
По всем этим соображениям ван дер Люббе был избран «орудием» преступления.
Кто главные действующие лица в этом заговоре? Присмотритесь к ним.
План поджога сочинил фанатический поборник лжи и провокации д-р Геббельс.
Руководство всем делом находилось в руках морфиниста капитана Геринга.
Отряд поджигателей вел убийца из-за угла, исполнитель приговоров тайного фашистского трибунала — Эдмунд Гейнес.
Орудием был полуслепой мальчишка-педераст Маринус ван дер Люббе.
Когда в 1886 г. чикагская полиция с помощью нанятых провокаторов инсценировала покушение, причем от взрыва бомб погибло большое число полицейских, прошло целых семь лет, пока была вскрыта эта провокация. Орудия ее были хорошо выбраны. После поджога рейхстага достаточно было трех дней, и всему миру стало ясно, что рейхстаг подожгли национал-социалисты. Орудие провокации ван дер Люббе выбрано было слишком неумело.
ДЕЙСТВИТЕЛЬНЫЕ ПОДЖИГАТЕЛИ
Германский рейхстаг
9 июня 1884 г. в Берлине в присутствии Вильгельма I произошла закладка здания германского рейхстага. Здание это было построено по планам франкфуртского архитектора Пауля Валлота в стиле традиционного ренессанса. Стройка продолжалась свыше десяти лет и обошлась в 27 млн марок. Закончилась она 5 декабря 1894 г.
Здание рейхстага стоит на площади республики напротив памятника Бисмарку. Восточный фасад здания выходит на улицу Фридриха Эберта, южный — к Тиргартену, северный — по направлению к Шпрее.
Здание состоит из подвального этажа, партера, главного этажа, одного промежуточного и двух верхних этажей. Длина фасада — 137 метров. Здание увенчано большим куполом, окруженным четырьмя малыми куполами. В центре главного этажа находится большой зал заседаний с трибунами.
Три стены зала заседаний покрыты деревянной облицовкой, стена за креслом председателя обтянута материей. Эстрада, трибуны, скамьи депутатов, — все это из дерева. Скамьи расположены амфитеатром в виде семи расходящихся веером секторов; узкие проходы между скамьями устланы тяжелыми коврами. Зал заседаний окружен кольцевым коридором, ведущим в кулуары. Коридоры и кулуары устланы коврами, обставлены мягкими креслами и увешаны портьерами.
В главном этаже расположены кроме того многочисленные помещения и залы с окнами на улицу. Читальни, архив и библиотека помещаются частью в главном, частью в промежуточном этаже. В подвальном этаже находятся котлы центрального отопления и вентиляционная установка. Из подвального этажа небольшая лестница ведет к подземному ходу, который проходит под колоннадой рейхстага и под улицей Фридриха Эберта и ведет ко дворцу председателя рейхстага Геринга (дворец находится на другой стороне улицы). Подземный ход отделен от упомянутой лестницы, а также от подвалов центрального отопления особой дверью. По стенам этого коридора проходят отопительные трубы.
Главный вход в рейхстаг выходит на площадь республики и открывается только в торжественных случаях.
Как посетитель попадает в рейхстаг
Во всех своих сообщениях о пожаре рейхстага правительство Гитлера старательно обходило вопрос о том, каким образом поджигатели проникли в рейхстаг. Оно рассчитывало на то, что почти никто из немцев и иностранцев не знаком с процедурой пропуска в рейхстаг, с теми формальностями, которые должны быть выполнены при этом. Нижеследующий перечень показывает, что требуется от посетителя, для того чтобы он мог попасть в рейхстаг.
1. Не-члены рейхстага и посетители могут пройти в рейхстаг только через подъезд № 2 или через подъезд № 5. Первый выходит на Симсонштрассе, второй — на набережную Шпрее.
2. Проходя через подъезд № 5, посетитель попадает в отгороженное пространство. Оно отделено веревочным барьером. За барьером находятся специальные чиновники, регистрирующие посетителей.
3. Каждый посетитель обязан обратиться к такому чиновнику. Невозможно пройти в рейхстаг, не заявившись у чиновника. Для этой цели посетитель заполняет печатный бланк, указывает на нем свое имя, имя депутата, к которому он направляется, а также цель посещения.
4. Заполненный бланк относится курьером рейхстага к тому депутату, которого указал посетитель. Депутата спрашивают, согласен ли он принять посетителя.
5. Пока вернется курьер с согласием депутата, посетитель ожидает в особом помещении. При этом он находится под постоянным наблюдением дежурных чиновников рейхстага.
6. Когда получено согласие депутата принять посетителя, курьер ведет посетителя к данному депутату. Курьер обязан проводить посетителя до самого депутата и может удалиться только тогда, когда посетитель стоит перед депутатом, лицом к лицу с ним.
7. Все посетители вносятся в особый список. Запись производится на основе бланков, заполненных посетителями.
Пожар в рейхстаге
27 февраля между девятью и четвертью десятого в здании рейхстага вспыхнул пожар. Первое официальное сообщение о пожаре рейхстага последовало еще в тот же вечер по радио. Берлинская радиостанция кроме того сообщала, что поджигателем является голландский коммунист по имени ван дер Люббе. Он якобы во всем сознался. В официальном сообщении говорилось, что проникшие в горящее здание рейхстага полицейские чиновники нашли там ван дер Люббе, что на нем были только брюки, и что у него найдены голландский паспорт и членская книжка голландской коммунистической партии. Рано утром 28 февраля 1933 г. официальное «Прусское агентство печати» распространило следующую версию о пожаре рейхстага:
«В понедельник вечером возник пожар в рейхстаге. Имперский комиссар при прусском министерстве внутренних дел министр Геринг немедленно по прибытии на место пожара распорядился принять меры и взял на себя руководство всеми действиями. При первом сообщении о пожаре прибыли также рейхсканцлер Адольф Гитлер и вице-канцлер фон Папен[9].
Налицо, несомненно, самый серьезный из всех бывших до сих пор в Германии случаев поджога. Как показало полицейское расследование, во всем здании рейхстага, от подвального этажа до купола, заложены были горючие материалы. Они состояли из препаратов дегтя и зажигательных факелов и были заложены в кожаные кресла, под печатными материалами рейхстага, у дверей, занавесок, деревянных обшивок и около других легко воспламеняющихся предметов. Один полицейский чиновник заметил в погруженном в темноту здании людей с горящими факелами. Он немедленно выстрелил. Удалось схватить одного из поджигателей. Это 24-летний каменщик ван дер Люббе из Лейдена в Голландии; он имел при себе выправленный надлежащим образом голландский паспорт и объявил себя членом голландской коммунистической партии.
Центральный корпус рейхстага сгорел дотла, зал заседаний со всеми трибунами и кулуарами уничтожен, убытки достигают миллионов.
Этот поджог является самым чудовищным из всех террористических актов большевиков в Германии. Среди сотни центнеров злонамеренных документов, обнаруженных полицией при обыске в Доме имени Карла Либкнехта, найдены инструкции по проведению коммунистического террора по большевистскому образцу.
Согласно этому плану должны были быть подожжены правительственные здания, музеи, дворцы и наиболее важные предприятия. В инструкциях рекомендовалось во время беспорядков и столкновений гнать впереди групп террористов женщин и детей и по возможности даже семьи полицейских. Обнаружение этих документов помешало планомерному осуществлению большевистской революции. Тем не менее, поджог рейхстага должен был послужить сигналом к кровавому восстанию и гражданской войне. Уже во вторник в четыре часа утра должны были начаться большие грабежи в Берлине. Установлено, что с сегодняшнего дня должны были начаться по всей Германии террористические акты против отдельных личностей, против частной собственности, против жизни и имущества мирного населения. Вслед за этим должна была развернуться гражданская война.
Имперский комиссар в прусском министерстве внутренних дел, министр Геринг, принял против этой громадной опасности самые решительные меры. Он при всех обстоятельствах и всеми средствами поддержит авторитет государства. Пока можно установить, что первое нападение преступных элементов отбито. Для защиты общественной безопасности еще в понедельник вечером все общественные и наиболее важные предприятия получили полицейскую охрану. Полицейские броневики беспрерывно патрулируют в тех частях города, которые подвержены наибольшей опасности. Вся охранная и уголовная полиция в Пруссии немедленно была приведена в боевую готовность. Мобилизована вспомогательная полиция. Издан приказ об аресте двух руководящих коммунистических депутатов, против которых имеются серьезные подозрения относительно их участия в поджоге. Остальные депутаты и должностные лица коммунистической партии арестовываются в порядке предварительного, заключения. Во всей Пруссии запрещены на четыре недели коммунистические газеты, журналы, листовки и плакаты. На четырнадцать дней запрещены все газеты социал-демократической партии, так как поджигатель в своем показании сознался также в связи с германской социал-демократической партией. Благодаря этому признанию единый фронт коммунистов и социал-демократов стал очевидным фактом. Этот факт требует от лица, ответственного за охрану безопасности в Пруссии, решительных мер; они диктуются его долгом сохранить в этот момент чрезвычайной опасности авторитет государства. Последние события полностью подтвердили необходимость уже ранее принятых особых мер (декреты, разрешающие применять огнестрельное оружие, вспомогательная полиция и т. д.). Эти меры дают государственной власти достаточную силу, чтобы подавить в зародыше всякое дальнейшее покушение на спокойствие в Германии, а с нею и во всей Европе. В эту серьезную годину имперский министр Геринг требует от германской нации соблюдения строжайшей дисциплины. Он ожидает всемерной поддержки от населения, за безопасность и охрану которого он поручился собственной головой».
Первые сообщения в прессе
Утром 28 февраля миллионы людей прочитали в газетах описание, пожара рейхстага. Громадные кричащие заголовки возвещали: германский рейхстаг объят пламенем! Это событие затмило все остальные. В Лондоне Париже, Нью-Йорке, Амстердаме, Праге и Вене читателю преподносят подробное описание горящего рейхстага. Но пока еще говорят только репортеры; в их телеграммах не обходится, конечно, без таких выражений, как: «языки пламени, поднимающиеся к ночному небу», и без шаблонной фразы о «жутко красивой картине». Во всех сообщениях единодушно, говорится, что большой зал заседаний рейхстага сгорел дотла, а также и купол над ним, что стеклянная крыша купола лопнула, стропила согнулись. Кольцевой коридор вокруг зала заседаний и кулуары тоже стали жертвой пламени.
В дальнейших сообщениях мировой печати обнаружился существенный разнобой. «Прагер тагеблат» сообщает 28 февраля, что огонь замечен был около 22 часов вечера, «Тан» пишет 1 марта, что пожар заметили в 21 час 15 минут, а лондонский «Таймс» от 28 февраля сообщает, что пожар вспыхнул вечером в 21 час.
Разнобой имеется также в сообщениях о том, как был открыт пожар. Принадлежащее Гугенбергу телеграфное агентство «Телеграфен унион» пустило следующую версию, подхваченную частью утренних газет 28 февраля 1933 г.
«Не подлежит сомнению, что с помощью факелов подожгли горючий материал в различных местах. Один полицейский заметил за оконным стеклом промелькнувший силуэт факелоносца и немедленно дал по нему выстрел».
В отличие от этого «Тан» от 1 марта 1933 г. сообщал, что первым заметил пожар служащий Дома инженеров, находящегося напротив рейхстага.
Число мест, в которых заложен был горючий материал, указывается газетами разное. «Прагер тагеблат» от 28 февраля сообщает о двадцати таких очагах пожара. Утреннее издание «Таймс» от того же числа сообщает, что рейхстаг был подожжен в четырех-пяти местах: так заявили берлинскому корреспонденту газеты дежурные полицейские офицеры. «Чикаго трибюн» пишет о десяти очагах.
Быстрота, с которой распространился огонь, позволяет заключить, что рейхстаг был подожжен во многих местах.
Начало погрома левых
Еще тлеет огонь на пепелище пожара, тысячеголовая толпа еще стоит перед горящим зданием рейхстага, как уже мчатся полицейские автомобили и мотоциклетки и маршируют колонны штурмовиков.
Первый арест последовал вскоре после полуночи. Когда забрезжил свет, в темных коридорах берлинского полицей-президиума на длинных скамьях сидели сотни арестованных: коммунисты, социалисты, пацифисты, писатели, врачи, адвокаты—их ночью вытащили из постелей и повезли в полицию. Многие из них спали, когда радио извещало о пожаре рейхстага.
Газеты, вышедшие в полдень, сообщили имена первых арестованных. Среди них находились писатели Людвиг Ренн, Эгон Эрвин Киш, Эрих Барон, Карл фон Оссецкий и Отто Леман-Руссбюльдт; врачи Бенхейм, Шминке и Ходанн; адвокаты Литтен, Барбаш и Феликс Халле; коммунистические депутаты Вальтер Штеккер, Эрнст Шнеллер, Фриц Эммерих, Оттомар Гешке и Вилли Каспер. Депутат рейхстага Торглер, обвиняемый в соучастии в поджоге, отправился утром 28 февраля в полицей-президиум, чтобы заявить протест против этого обвинения. Его немедленно арестовали. Коммунистические и социал-демократические газеты в этот день уже не вышли. Типографии газет «Форвертс», «Берлин ам морген», «Вельт ам абенд» были заняты полицией еще в ночь с 27 по 28 февраля, напечатанный уже тираж утренних выпусков был конфискован. Типография «Роте фане», находившаяся в Доме имени Карла Либкнехта, была уже за несколько дней до этого занята полицией. «Роте фане» была запрещена еще до пожара рейхстага.
Чрезвычайный декрет и декрет о смертной казни
Пожар в рейхстаге был потушен еще в ту же ночь. Через несколько часов президент республики подписал варварский указ, который был назван «Чрезвычайный декрет для защиты народа и государства»:
«На основании статьи 48-й конституции в целях борьбы с антигосударственными коммунистическими актами насилия постановляется:
§ 1. Статьи 114, 115, 117, 118, 123, 124 и 125 германской конституции отменяются впредь до дальнейшего распоряжения. Поэтому ограничения свободы личности, свободы выражать свое мнение, включая сюда и свободу печати, право союзов и собраний, нарушение тайны почтовой корреспонденции, телеграмм и телефонных разговоров, производство обысков и конфискаций, а также ограничения собственности допускаются независимо от установленных для этого законных пределов.
4. Кто нарушает распоряжения, изданные в порядке проведения этого декрета высшими властями союзных государств, равно как и всякий, кто призывает или возбуждает к такому противодействию, карается, поскольку это не наказуется более сурово другими статьями, арестом на срок не менее одного месяца или денежным штрафом, от 150 марок до 15 тысяч марок.
Нарушения абзаца 1, представляя опасность для человеческой жизни, караются каторжной тюрьмой, а при смягчающих вину обстоятельствах — тюремным заключением сроком не менее шести месяцев; если в результате этих действий последовала смерть человека, то виновные подлежат смертной казни, а при смягчающих вину обстоятельствах, караются каторжной тюрьмой сроком не менее двух лет. Наряду с этим допускается также конфискация имущества.
Кто призывает или подстрекает к совершению общеопасных противозаконных действий (абзац 2), карается каторжной тюрьмой, а при смягчающих вину обстоятельствах — тюремным заключением сроком не менее трех месяцев.
§ 5. Смертной казнью караются преступления, за которые по уголовному кодексу, а именно по § 81 (государственная измена), 229 (отравление отдельных лиц), 307 (поджоги), 311 (взрывы), 312 (затопление), 315 — абзац 2 (порча железнодорожных путей), 324 (массовое отравление), — полагается бессрочная каторга.
Смертной казнью или — поскольку уже прежде не предусмотрено более суровое наказание — бессрочной каторгой или каторгой сроком: до 15 лет караются:
1. Лица, замышляющие убийство президента республики, или члена, или комиссара общегерманского, или одного из союзных германских правительств, а также те, кто призывает к такому убийству, или предлагает себя для его выполнения, или принимает такое предложение, или сговаривается с другим лицом о таком убийстве.
2. Лица, совершившие деяния, предусмотренные § 115, абзац. 2 уголовного кодекса (мятеж) или § 125, абзац 2 уголовного кодекса (серьезное нарушение общественного мира), с оружием в руках или в сознательном и преднамеренном соучастии с вооруженным лицом.
3. Лица, лишающие другого свободы (§ 239 уголовного кодекса) с целью воспользоваться им как заложником в политической борьбе».
Травля коммунистов
Экстренные выпуски газет, речи министров, радио, плакаты возвещают стране: Коммунисты подожгли рейхстаг! За пожаром рейхстага должно было последовать восстание и гражданская война! Коммунисты собирались насиловать ваших жен! Убивать ваших детей! Они готовили массовые отравления! Травля проводится систематически и планомерно. Прессу наводняют баснями о зверских замыслах коммунистов. 1 марта 1933 г. «Фоссише цейтунг» сообщает из правительственных кругов:
«Правительство, как нам сообщают, придерживается того мнения, что создавшееся положение вещей угрожало и еще продолжает угрожать государству и народу. Материал, захваченный в Доме имени Карла Либкнехта, рассматривается в настоящее время верховным прокурором республики. Согласно официальным сообщениям, в этих документах содержатся доказательства, что коммунисты подготовляли террористические акты в таком масштабе, который представлял громадную опасность для государства и народа. Передают, что в конфискованных документах коммунистов имеются специально выработанные планы захвата заложников, главным образом жен и детей известных лиц, затем инструкции относительно поджогов общественных зданий, инструкции для террористических групп, которые должны выступить на определенных городских площадях, между прочим, также в форме полицейских, штурмовиков и “Стального шлема”[10]. Как нам заявляют, есть основания подозревать, что террористические акты коммунистов будут продолжаться и что центральное руководство ими возможно будет перенесено из Берлина в другое место. Есть основание предполагать, что точно так же, как в Доме имени Карла Либкнехта, и в других местах имеются подземные ходы, через которые коммунисты могут скрыться в минуту опасности. В связи с этим на границе приняты необходимые меры, чтобы сделать невозможным ее переход подозрительными лицами. Относительно поджога рейхстага заявляют, что имеются бесспорные доказательства того, что председатель коммунистической фракции рейхстага депутат Торглер оставался в обществе ван дер Люббе несколько часов в здании рейхстага и что его видели также в обществе других участников поджога. Говорят также, что другие поджигатели могли скрыться через подземные ходы, которые соединяют (в связи с системой отопления рейхстага) здание самого рейхстага с домом председателя рейхстага.
В связи с этим указывают на арест двух лиц, телефонировавших из рейхстага, что зачинщиком поджога якобы является президент рейхстага Геринг; как заявляют, при этом обнаружилась связь с социал-демократической партией и ее прессой.
Власти заявляют, что борьба против коммунизма будет теперь вестись самым энергичным образом. Кто работает заодно с коммунистами, или против кого имеются достаточные подозрения в этом смысле, с тем будет поступлено с такой же суровостью, как с самими коммунистами. Вместе с тем из заявлений правительственных инстанций явствует, что выборы состоятся во всяком случае. Заслуживает внимания, что чрезвычайный декрет “для защиты народа и государства” и декрет, вводящий гораздо более тяжелые наказания за государственную измену, чем это было до сих пор, взаимно дополняют друг друга. Правительственные инстанции заявляют, что отдельные статьи упомянутых декретов “для защиты народа и государства”, направленных главным образом против коммунистов, оказались необходимыми в связи с документами, найденными в Доме имени Карла Либкнехта. Так, например, это относится в особенности к таким предусмотренным в уголовном кодексе преступлениям, как отравление отдельных лиц или организации массовых отравлений; ввиду учащения этих уголовных деяний назначены теперь более суровые кары, так как коммунисты собирались производить отравления в большом масштабе, в том числе отравления в народных столовых и в ресторанах, посещаемых неугодными им политическими деятелями, и т. д.».
1 марта министр Герман Геринг выступил с речью по радио, переданной всеми германскими радиостанциями. Цитируем эту речь по сообщениям газет:
«Коммунисты посредством листовок и записей вербовали способных носить оружие рабочих в массовую красную самозащиту. Это было только маскировкой, для того чтобы мобилизовать массы и революционных коммунистов на борьбу против народа и государства.
Я открыто заявляю, что мы ведем не оборонительную борьбу, а намерены перейти по всей линии в наступление. Моей главнейшей задачей будет искоренить в нашем народе коммунизм. Поэтому мы и мобилизовали те силы национальной Германии, которые в первую очередь должны ставить себе целью побороть коммунизм».
Далее Геринг утверждает:
«15 февраля было установлено, что германская коммунистическая партия формирует группы террористов численностью до 200 человек. Эти террористы должны были, переодевшись в форму наших штурмовиков, совершать нападения и налеты на автомобили, универсальные и розничные магазины и т. п. Имелись в виду также нападения на дружественные организации: “Стальной шлем” и национальные партии, — это должно было сорвать единый фронт национального движения. Другие террористические группы должны были совершать подобные же нападения, переодевшись в форму “Стального шлема”. При арестах должны были предъявляться поддельные удостоверения. Кроме того найдены были в большом числе подложные приказы начальников штурмовых отрядов и дружин “Стального шлема”. Эти приказы призывали штурмовиков к боевой готовности в ночь на 6 марта, когда они должны были занять Берлин, причем им предписывалось беспощадно пускать в ход оружие, подавлять всякое сопротивление и т. д. Эти подложные приказы предназначены были для распространения среди граждан и в учреждениях с целью, вызвать призрак национал-социалистского государственного переворота и смутить умы рабочих. Подделаны были также приказы по полиции, требовавшие выдачи броневиков. На заседании германской компартии 18 февраля шла речь о сговоре объединенных пролетариев для нападения на буржуазию и фашистские государства. В тот же день был арестован вожак одной подрывной колонны, имевшей задачу взорвать мосты; подозрение против него возникло, благодаря пропаже большого количества взрывчатых веществ.
Вскоре затем раскрыта была организация коммунистической партии, созданная со специальной целью устройства массовых отравлений. Подобный заговор был раскрыт в Кёльне, причем установлено было, что заговорщики должны были отравлять кушанья в столовых штурмовиков и “Стального шлема”. Другие документы говорят о том, что коммунисты собирались захватывать в качестве заложников жен и детей влиятельных особ, а также жен и детей полицейских чиновников; этих заложников коммунисты намерены были гнать перед собой во время демонстраций, как живую защитную стену. Руководство этой разбойничьей организацией находилось в руках коммунистического главаря Мюнценберга[11].
22 февраля центральным комитетом партии дан был лозунг о вооружении рабочего класса. В инструкции на этот предмет сказано: “При применении террора следует пользоваться любыми средствами и любым оружием”. Назначены были массовые забастовки. Для поддержки их предписывалось подготовлять забастовки солидарности. Все умеющие обращаться с оружием должны были заявить об этом. Всюду должен был произойти переход на нелегальное положение».
Далее Геринг говорит о плане организации вооруженного восстания. В этом плане якобы сказано, что вооруженное восстание является первой фазой гражданской войны. План якобы содержит указания относительно использования небольших террористических групп и устройства в разных местах тысяч, десятков тысяч поджогов. Цель этой кампании — заманить полицию и войско в деревни и затем поднять восстание в городах, оставшихся беззащитными.
«При использовании заложников, — цитирует Геринг свои вымышленные документы, — не следует исходить из каких-либо гуманных соображений».
Свою речь Геринг закончил следующими словами:
«Коммунистам я заявляю: мои нервы до сих пор еще не отказались служить мне, я чувствую себя достаточно сильным, чтобы дать отпор их преступным махинациям!»
Кто поджигатели?
При первых известиях о пожаре рейхстага вся мировая пресса поставила вопрос: кто поджигатели? Большинство германских газет солидаризировалось с сообщением правительства Гитлера, что рейхстаг подожгли коммунисты. Напротив, вся заграничная пресса отнеслась к официальным сообщениям о пожаре скептически. По мере того как поступали дальнейшие сообщения, этот скептицизм превращался в открытое издевательство над официальными германскими утверждениями. «Тан» писал 1 марта:
«Официальное сообщение очевидно преследует цель довести население до бешенства и восстановить его против левой оппозиции. Нет возможности проверить утверждения полиции. Можно только констатировать, что пожар рейхстага приходится весьма кстати для выборной пропаганды правительства. Он служит предлогом для мер, направленных не только против коммунистов, но также против социал-демократов, и для того чтобы поставить штурмовые отряды и “Стальной шлем” на одну доску с вооруженными силами».
В том же номере газеты говорится, что «демократические и левые круги Берлина скептически относятся к утверждениям о виновниках поджога».
На следующий день эта газета идет дальше: «Арест ван дер Люббе и его признание недостаточны для того, чтобы приоткрыть завесу над тайной этого пожара».
Лондонская газета «Ивнинг стандард» писала 1 марта:
«Нас удивило бы, если бы мир принял за чистую монету заявление Гитлера, что пожар рейхстага — дело коммунистических поджигателей».
Лондонская «Ньюс кроникл» от этого же числа пишет: «Утверждение, что германские коммунисты имели какое-либо отношение к пожару, просто вздор и глупость...»
Официальное агентство Рейтера сообщало 1 марта: «Не подлежит никакому сомнению, что миллионы людей в Германии не могут и не хотят верить распространяемой из официальных источников версии, что страна была на волосок от красной революции».
Лондонский «Дейли телеграф» писал 3 марта:
«Уже теперь ни один разумный немец не верит версии, что рейхстаг подожгли коммунисты. Тем временем стало известно, что капитан Геринг еще до поджога рейхстага подготовил целый ряд приказов и репрессивных мероприятий, словно он заранее знал, что в эту ночь в Берлине произойдет сенсационное событие».
Не прошло и трех дней после пожара рейхстага, как правительство Гитлера уже очутилось перед следующим фактом: никто в мире не верит его утверждениям. Непроходимая стена недоверия отделяет Германию от остального мира. По-прежнему через германскую границу ежедневно отправляются сотни поездов. Но разница в сравнении с прошлым заключается в следующем: поезда, идущие из Германии, переполнены людьми, бегущими от смерти и тюрьмы; поезда, идущие в Германию, почти пусты; те немногие пассажиры, которые едут в них, едут по поручению газет и организаций, желающих знать, что на самом деле происходит в Германии. Письма, приходящие из Германии за границу — это один сплошной крик ужаса.
Кому нужен был пожар рейхстага?
Каждый криминалист прежде всего ставит себе вопрос: кому послужило на пользу данное преступление? Этот вопрос и здесь должен быть поставлен в первую очередь.
В своем официальном сообщении от 28 февраля правительство Гитлера утверждает, что рейхстаг был подожжен коммунистами, и что пожар рейхстага должен был послужить сигналом к кровавому восстанию и гражданской войне. Существует ли хотя бы одно единственное доказательство, что коммунистическая партия в ночь с 27 на 28 февраля намеревалась перейти к «кровавому восстанию»?
Тактика коммунистической партии определенно свидетельствует против этого. В официальных публикациях коммунистической партии неоднократно указывается, что окончательная борьба за власть возможна лишь тогда, когда партия в состоянии мобилизовать на борьбу большинство рабочего класса. Германская коммунистическая партия была, лишь на пути к завоеванию этого большинства.
В заявлении германской коммунистической партии от 25 марта 1933 г. относительно пожара рейхстага мы читаем:
«Каждый, хоть мало-мальски знакомый с принципами коммунизма, с учением Маркса и Ленина, с резолюциями Коммунистического Интернационала и германской коммунистической партии, знает, что методы индивидуального террора — поджоги, акты саботажа и тому подобное — не принадлежат к арсеналу тактических средств коммунистического движения. Коммунистическая партия всегда заявляла, что ее целью является осуществление пролетарской революции. Для достижения этой цели германская коммунистическая партия прибегает к тактике революционной массовой борьбы, к завоеванию масс для коммунистического движения путем агитации и пропаганды, а в первую очередь путем организации повседневной борьбы за непосредственные интересы трудящихся. Такова та тактика, с помощью которой во всех странах коммунистическое движение идет к своей цели на основах марксизма-ленинизма. Ясно, что поджог рейхстага не мог иметь никакого смысла для коммунистического движения».
Правильность этого заявления подтверждается историей коммунистической партии с самого дня ее возникновения. Не существует и тени доказательства, что коммунисты изменили свою тактику и внезапно перешли к актам индивидуального террора. Это противоречило бы также всей их политике.
Германская коммунистическая партия в последние годы непрерывно росла. На первом туре президентских выборов в марте 1932 г. ее кандидат Эрнст Тельман получил 4 960 тыс. голосов. На выборах в рейхстаг 31 июля 1932 г. число коммунистических голосов возросло до 5300 тыс. круглым счетом. На выборах 6 ноября 1932 г. оно достигло 6 млн. Новые выборы, предстоявшие 5 марта 1933 г., сулили коммунистам самые лучшие перспективы. Почти вся мировая пресса предсказывала большой прирост коммунистических голосов.
В социал-демократическом лагере нарастало недовольство. Непрекращающиеся фашистские провокации, пассивность профсоюзных и партийных лидеров, допустивших, чтобы их министры в Пруссии были выгнаны из министерства армейским капитаном и тремя солдатами,— такие факты толкали широкие массы социал-демократических избирателей к коммунистам.
Не менее велико было недовольство в лагере национал-социалистов. На ноябрьских выборах 1932 г. Гитлер потерял более 2 млн голосов. Процесс разложения ускорился. После прихода Гитлера к власти массы его приверженцев ожидали коренного поворота к лучшему. Этот поворот не наступил. Национал-социалистам угрожала опасность дальнейшего отхода их избирателей в коммунистический лагерь.
Правительство Гитлера в числе доказательств намерений, приписываемых им коммунистам, ссылается также на брошюру «Искусство восстания». Однако именно в этой брошюре имеется также следующая цитата из Ленина:
«Тут надо спросить себя не только о том, убедили ли мы авангард революционного класса, — а еще и о том, размещены ли исторически действенные силы всех классов, обязательно всех без изъятия классов данного общества, таким образом, чтобы решительное сражение было уже вполне назревшим, — таким образом, чтобы (1) все враждебные нам классовые силы достаточно запутались, достаточно передрались друг с другом, достаточно обессилили себя борьбой, которая им не по силам; чтобы (2) все колеблющиеся, шаткие, неустойчивые, промежуточные элементы, т. е. мелкая буржуазия, мелкобуржуазная демократия в отличие от буржуазии, достаточно разоблачили себя перед народом, достаточно опозорились своим практическим банкротством; чтобы (3) в пролетариате началось и стало могуче подниматься массовое настроение в пользу поддержки самых решительных, беззаветно смелых, революционных действий против буржуазии. Вот тогда революция назрела, вот тогда наша победа, если мы верно учли все намеченное выше, кратко обрисованные выше условия и верно выбрали момент, наша победа обеспечена» (Н. Ленин, Детская болезнь «левизны» в коммунизме. Гос. изд. Пбрг. 1920 г., стр. 86—87).
В той же брошюре Ленин говорит:
«С одним авангардом победить нельзя. Бросить один только авангард в решительный бой, пока весь класс, пока широкие массы не заняли позиции, либо прямой поддержки авангарда, либо, по крайней мере, благожелательного нейтралитета по отношению к нему и полной неспособности поддерживать его противника, было бы не только глупостью, но и преступлением» (там же, стр. 85).
Если бы Геринг хотя бы бегло прочитал брошюру «Искусство восстания», он вряд ли стал бы ссылаться на нее в доказательство своих обвинений коммунистической партии. Пущенная стрела попала в самого стрелка.
Гитлер в плену у Гугенберга?
30 января было образовано так называемое правительство «национальной концентрации» с Гитлером в качестве рейхсканцлера. Гинденбург назначил Гитлера канцлером на условиях, весьма тяжелых для национал-социалистов. Министры-националисты имели абсолютное большинство в кабинете. Имперским комиссаром Пруссии назначен был заместитель канцлера фон Папен, хотя в предыдущих правительствах этот пост занимал сам канцлер. Министерство рейхсвера, которое национал-социалисты в последней стадии своей борьбы за власть требовали для себя, было отдано в руки верного Гинденбургу генерала фон Бломберга[12]. Когда Гинденбург 30 января принимал присягу нового правительства, Гитлер должен был в присутствии всех членов кабинета дать категорическое обещание, что не будет предпринимать никаких перемен в составе правительства, каков бы ни был исход выборов. Три национал-социалистских министра — Гитлер, Фрик и Геринг — были зажаты в правительстве в тиски между националистами, которым переданы были все министерства поц делам хозяйства, руководство внешней политикой и министерство рейхсвера. По плану националистов Гитлер — «вождь» — должен был оказаться их пленником. Гинденбург принимал его только в присутствии фон Папена. Никогда еще ни одному канцлеру не становились такие унизительные условия.
Легальным путем нельзя было добиться перемены этого положения. Националисты крепко цеплялись за эти формальности. Второй руководитель союза «Стального шлема» подполковник Дюстерберг[13] огласил 12 февраля на предвыборном собрании категорическое обязательство Гитлера не предпринимать никаких перемен в составе своего кабинета. Дюстерберг преследовал при этом цель — связать Гитлера по рукам и ногам. Чаша весов склонялась в пользу националистов.
Окружение Гитлера, в первую очередь Геббельс и Геринг, не покладая рук работало после 30 января над тем, чтобы освободить Гитлера из тисков националистов.
Со дня на день давление возрастало. Только новое распределение власти внутри правительства могло положить предел растущему недовольству в рядах национал-социалистских избирателей. Насильственный переворот был чреват слишком большими опасностями. Рейхсвер и союз «Стального шлема» стояли на стороне Гинденбурга. Надо было считаться с тем, что в случае открытой борьбы союз республиканского флага тоже станет на сторону рейхсвера и «Стального шлема», против национал-социалистов.
Меморандум д-ра Оберфорена
В такой обстановке национал-социалисты вступали в предвыборную кампанию. Д-р Геббельс, самый изобретательный среди национал-социалистских главарей, отлично предвидел, какой оборот грозили принять события. В его голове впервые созрел план большой аферы, которая сразу должна была изменить положение национал-социалистов. Существуют документальные данные относительно этого плана, его возникновения и осуществления.
После выборов 5 марта 1933 г., когда национал-социалисты стали у националистов отбирать одну за другой их позиции, националистский депутат д-р Оберфорен пытался организовать борьбу националистов и «Стального шлема» против Гитлера. Будучи доверенным лицом Гутенберга, он был хорошо осведомлен о всех происшествиях в кабинете. То, что ему было известно о приготовлениях к пожару в рейхстаге, он изложил в меморандуме, который разослал своим друзьям.
Этот меморандум д-ра Оберфорена попал контрабандным путем за границу. Отдельные главы были обнародованы в английских, французских и швейцарских газетах без указания автора, анонимно.
Через несколько дней один националистский депутат, впоследствии перешедший к национал-социалистам, сплавил меморандум Оберфорена в руки «тайной государственной полиции». С этого дня началась травля автора меморандума. 7 мая д-р Оберфорен найден был мертвым в своей квартире. Полицейский рапорт уверял, что Оберфорен покончил самоубийством. В официальном сообщении особенно подчеркивалось, что в квартире Оберфорена не было найдено никаких документов. В действительности же Оберфорен был убит национал-социалистами, причем убийцы похитили все бумаги, компрометирующие правительство Гитлера.
В начале меморандума Оберфорен рассказывает, что обыски неоднократно производившиеся в Доме имени Карла Либкнехта по приказу президента берлинской полиции Мельхера[14], остались безрезультатными. Затем в меморандуме описывается, как у национал-социалистов возник план пожара рейхстага.
«Д-р Геббельс, свободный от каких-либо моральных соображений и угрызений совести, сочинил план, который не только должен был сломить сопротивление националистов требованиям национал-социалистов о ликвидации агитации социал-демократов и коммунистов, но в случае полной удачи повел бы также к запрету коммунистической партии.
Геббельс считал необходимым, чтобы в Доме имени Карла Либкнехта был найден материал, доказывающий преступные намерения коммунистов. Из этого материала должно было явствовать, что со дня на день может произойти коммунистическое восстание и что поэтому опасно терять время. Так как полиция Мельхера снова ничего не нашла в Доме имени Карла Либкнехта, то надо было назначить другого президента берлинской полиции, на сей раз национал-социалиста. С большой неохотой фон Папен согласился на уход своего ставленника Мельхера из полицей-президиума. Предложение национал-социалистской партии назначить на его место графа Хельдорфа, руководителя берлинских штурмовых отрядов, было отклонено. В конце концов сошлись на более умеренном — адмирале фон Левецове[15], который правда принадлежит к национал-социалистской партии, но все еще сохранил связь с кругами националистов. Подбросить нужный материал в Дом имени Карла Либкнехта, который к тому же пустовал тогда, было конечно пустяковым делом. Полиция имела все планы дома и знала, следовательно, расположение его подвалов.
Геббельс с самого начала понимал также, что необходимо придать достоверность подброшенным сфальсифицированным им материалам, что для этого необходимо инсценировать хотя бы подобие какого-нибудь активного выступления коммунистов и подчеркнуть таким образом серьезный характер захваченных документов. Поэтому были приняты соответствующие меры.
24 февраля полиция проникла в Дом имени Карла Либкнехта, уже неделями пустующий, произвела обыск и опечатала дом. В тот же день в газетах появилось официальное сообщение, что при обыске найдено множество документов, уличающих коммунистическую партию в государственной измене.
26 февраля агентство Конти, правительственное информационное бюро, опубликовало с большими подробностями результаты обыска. Нет смысла повторять здесь это сообщение во всех его деталях. Пинкертоновский[16] стиль его бросался в глаза даже неподготовленному читателю. Много говорилось здесь о тайных ходах, секретных затворах, подземных сводах и каналах, катакомбах и тому подобном. Вся эта пинкертоновщина не могла не производить самого смехотворного впечатления. В самом деле, нужна большая фантазия, чтобы говорить о погребах типичного новейшего дома для учреждений и контор, как о “подземельях”, “подземных сводах” и “катакомбах”! Читателю должно было броситься в глаза, что в якобы столь старательно законспирированных кладовых этих погребов полицией найдены были сотни центнеров инструкций по проведению предстоящей революции. Особенно комично звучало утверждение, что эти документы показали, что “коммунистическая партия и ее организации живут двойной жизнью и наряду с легальным существованием ведут нелегальное существование в подполье”.
В тот же день, 26 февраля, после полудня адмирал фон Левецов, начальник берлинской полиции, сделал комиссару—министру внутренних дел Герингу доклад о найденных в Доме имени Карла Либкнехта материалах.
В связи с результатами обыска имели место горячие споры и пререкания внутри правительства. Папен, Гугенберг[17] и Зельдте[18] обрушились на Геринга с самыми резкими нападками, упрекая его в том, что он прибегает к таким жульническим приемам. Они указывали на то, что найденные якобы документы подделаны так неумело, что их ни в коем случае нельзя предать гласности. Они говорили, что надо было действовать более умело, примерно в таком роде, как в свое время поступили английские консерваторы при подделке письма Зиновьева. Нападали на переданное бюро Конти неуклюже тривиальное описание Дома имени Карла Либкнехта. Министры, принадлежавшие к партии националистов и к “Стальному шлему”, подчеркивают: ни один человек не поверит, что коммунисты выбрали для своей нелегальной квартиры как раз Дом Карла Либкнехта. Если уже прибегать к подлогу, то надо было — к этому сводилась их критика — действовать умнее и открыть эту нелегальную квартиру коммунистов в какой-либо другой части города.
Однако, когда все дело было предано гласности, националистам не оставалось ничего другого, как согласиться на дальнейшее обострение правительственных мероприятий против коммунистов на основании якобы найденных материалов. Ведь они вовсе не намерены были щадить коммунистов, и порицали лишь неуклюжий подход к делу. Впрочем, кроме того они были заинтересованы в том, чтобы коммунисты непременно участвовали в выборах. Надо было воспрепятствовать тому, чтобы национал-социалисты могли, устранив коммунистическую партию, получить абсолютное большинство в рейхстаге».
Выполнение плана Геббельса
Д-р Оберфорен рассказывает в своем меморандуме, что Геббельс считал нужным усилить впечатление от якобы найденных в Доме Карла Либкнехта материалов инсценировкой какого-нибудь активного выступления коммунистов. Наибольшего успеха он ожидал от ряда поджогов, которые — мы следуем тому же меморандуму Оберфорена — должны были произойти в последние недели перед поджогом рейхстага и увенчаться поджогом последнего. Пожар в рейхстаге назначен был на 27 февраля. Было условлено, что в этот день главные вожди национал-социалистов — Гитлер, Геринг и Геббельс — не будут выступать ни на каких предвыборных собраниях и останутся в Берлине. Приводим календарный план предвыборных выступлений Гитлера, опубликованный 10 февраля руководителем национал-социалистической пропаганды.
Противоречия в официальных сообщениях
Наши доказательства непричастности коммунистов к поджогу рейхстага и того, что поджог был делом национал-социалистов, мы строим не только на показаниях независимых, не инспирированных свидетелей и на имеющихся у нас документах. Мы можем построить наши доказательства также на официальных сообщениях правительства Гитлера.
В этих сообщениях так много противоречий, что достаточно вскрыть их, чтобы стало ясно, в каком лагере следует искать действительных виновников поджога.
В первых официальных сообщениях говорилось, что один из полицейских видел в погруженном в тьму здании рейхстага людей с торящими факелами и что удалось задержать поджигателя. Далее говорилось, что преступник был обнаружен в подвальных помещениях рейхстага и не оказал сопротивления при своем задержании. Напротив, 4 марта арест ван дер Люббе изображается следующим образом:
«Полицейская охрана заметила со стороны Бранденбургских ворот огонь в здании рейхстага. Один полицейский отчетливо видел факелы и сделал несколько выстрелов. На этот счет вначале высказывались сомнения, но затем действительно найдены были следы пуль. Проникнув в рейхстаг, полиция нашла Маринуса ван дер Люббе не в подвальных помещениях, как первоначально сообщалось, а в кулуарах рейхстага, причем преступник оказал упорное сопротивление, но был в конце концов смят полицейским». Это — первое противоречие в официальных сообщениях.
Обвинения против Торглера и Кёнена
Официальное «Прусское бюро печати» разослало вечером 1 марта следующее сообщение:
«Официальное расследование большого поджога в здании германского рейхстага дало до сих пор следующие результаты. — Только для того, чтобы притащить материалы для поджога, нужны были по меньшей мере семь человек. Для того, чтобы разложить эти материалы в различных местах и зажечь их одновременно во всем громадном здании рейхстага, потребовалось, должно быть, не меньше десяти человек. Вне всякого сомнения, поджигатели были в совершенстве знакомы с этим обширным зданием, и только те, кто в продолжение многих лет свободно расхаживали там, могли проявить такое точное знание всех его помещений. Поэтому имеется сильное подозрение против коммунистических депутатов, которые в особенности в последнее время весьма часто собирались в здании рейхстага по самым различным случаям. Этим знакомством преступников со зданием рейхстага, со всеми его входами и выходами, а также с распределением дежурств чиновников рейхстага объясняется и тот факт, что до сих пор удалось арестовать только голландского коммуниста, пойманного на месте преступления: не будучи знаком с планом здания, он не мог бежать после поджога. Арестованный известен и в Голландии своим крайним радикализмом, он постоянно присутствовал на заседаниях коммунистического комитета действия и настоял на том, чтобы его привлекли к участию в поджоге.
Расследование установило далее, что за несколько часов до начала пожара три свидетеля видели арестованного голландского коммуниста в обществе коммунистических депутатов Торглера и Кёнена в кулуарах рейхстага; это было в 8 часов вечера. При бросающейся в глаза наружности ван дер Люббе ошибка со стороны свидетелей невозможна. Вход, по которому проходят в рейхстаг депутаты, закрывается в восемь часов вечера; около половины девятого оба депутата — Торглер и Кёнен велели принести их верхнее платье в их комнату и ушли из рейхстага только к десяти часам через другой выход. Как раз в это время произошел поджог. Ввиду этих фактов имеется сильнейшее подозрение против обоих упомянутых коммунистов.
Слух, будто депутат Торглер добровольно явился в полицию, не соответствует действительности. Правда в тот момент, когда он увидел, что бегство стало невозможным, он просил через своего адвоката гарантий, что не будет арестован при явке в полицию. Однако в этой гарантии ему было отказано, и он был арестован».
4 марта появилось сообщение начальника политической полиции, в котором говорится:
«О том, в какой мере следствием установлены серьезные основания для подозрения относительно участия других лиц, в настоящее время ничего не может быть сказано в интересах производящегося следствия и государственной безопасности».
Итак 1 марта имеется сильное подозрение против Торглера и Кёнена, и соображения государственной безопасности не препятствуют сообщить, на чем основано это подозрение, а 4 марта сообщение об основаниях подозрения оказывается угрожает государственной безопасности.
В этом заключается второе противоречие.
В цитированном выше сообщении «Прусского бюро печати» от 1 марта сказано, что Торглер и Кёнен вышли из здания рейхстага в десять часов вечера. По сообщениям официального «Бюро Вольфа», «Телеграфен унион» и иностранных корреспондентов, пожар был замечен между девятью часами и четвертью десятого. Пожарные приступили к тушению пожара в четверть десятого. Приблизительно в то же время полиция оцепила рейхстаг и сделала невозможным всякий доступ к нему. Через несколько минут после того, как замечен был пожар, на место пожара прибыл Геринг, вскоре после него прибыли Гитлер, Геббельс, Папен и принц Август Вильгельм. И тем не менее официальное бюро печати утверждает, что Торглер и Кёнен преспокойно оставили горящий рейхстаг, оцепленный полицией и окруженный тысячеголовой толпой, причем никому не пришло в голову хотя бы обратиться к ним с каким-либо вопросом!
Это — третье противоречие.
Полное алиби Торглера и Кёнена
Два кельнера из ресторана Ашингера у вокзала Фридрихштрассе показали, что депутаты Торглер и Кёнен 27 февраля ужинали в этом ресторане уже в половине десятого вечера. Это показание под присягой было занесено в протокол. Итак оба депутата должны были выйти из рейхстага самое позднее вскоре после восьми часов вечера, а не в десять часов, как утверждается в официальном сообщении.
Показание под присягой дал также депутат Вильгельм Кёнен. Ниже мы помещаем его полностью. Из этого показания со всей очевидностью явствует, что оба депутата покинули рейхстаг между 8 ч. 10 м. и 8 ч. 15 м. Это показание важно потому, что Кёнен пришел 27 февраля в рейхстаг примерно в половине седьмого вечера и с этого момента до половины второго ночи не разлучался с Торглером. Алиби обоих установлено полностью и показывает, что в обвинениях, взводимых правительством Гитлера на Торглера и Кёнена, нет ни слова правды. Приводим это показание:
«27 февраля пополудни я, как почти во все дни предыдущей недели, зашел в полицей-президиум на Александрплац к комиссару по уголовным делам д-ру Брашвицу, чтобы продолжать с ним переговоры о выдаче нам материалов, предназначенных для предвыборной кампании, находившихся в Доме Карла Либкнехта. После трех часов мы вместе с несколькими чиновниками отправились из полицей-президиума в дом Карла Либкнехта; здесь, как это уже делалось в предыдущие дни, были запакованы и вывезены несколько небольших кип плакатов, которые разрешено было использовать для предвыборной агитации. В сорок минут шестого, когда эта работа была закончена, я простился с комиссаром, сговорился в соседнем ресторане с нашими рабочими о дальнейшей транспортировке этого материала на другой день и позвонил затем в секретариат нашей фракции в рейхстаг, где мне надо было еще кой о чем поговорить в связи с распределением ораторов для последней недели предвыборной кампании. В связи с этим разговором по телефону я с той же целью поехал затем в рейхстаг; приехал я туда за несколько минут до половины седьмого. Там я застал своего коллегу Эрнста Торглера, который в качестве руководителя официального комитета по руководству выборной кампанией нашей партии занят был распределением наших депутатов для выступлений на собраниях. Около четверти восьмого я закончил свои дела, но мой друг Торглер просил меня остаться еще несколько минут, так как он ждет телефонного звонка; ему должны скоро позвонить, после чего мы пойдем вместе ужинать. Так как я взялся отправить по почте срочный перевод, я просил Торглера справиться в телефонной станции рейхстага, открыто ли почтовое отделение при рейхстаге. Он позвонил и ему ответили, что с семи часов отделение закрыто. Затем я рассказал Торглеру о тех трудностях, которые непрестанно чинят нам при выдаче из Дома Карла Либкнехта материалов для предвыборной кампании. Мы решили, что Торглер, как руководитель центрального предвыборного комитета нашей партии, еще раз официально позвонит заведующему политическим сектором берлинской полиции д-ру Дильсу и вторично заявит протест против невыдачи нам различных плакатов и других материалов для предвыборной кампании.
Этот разговор с д-ром Дильсом произошел приблизительно в половине восьмого. После этого я вызвал асессора, который был правой рукой д-ра Дильса и нес ответственность за проведение выдачи; с своей стороны, я говорил с ним об упомянутых проволочках, а также о том, что предстояло сделать завтра и о чем я уже сговорился с комиссаром уголовного розыска, условившись встретиться с ним в Доме Карла Либкнехта.
После этих телефонных разговоров с полицей-президиумом Торглер позвонил еще адвокату д-ру Розенфельду. Это было приблизительно в три четверти восьмого. Так как ожидаемого им с семи часов звонка от партийного товарища все еще не было, он вызвал швейцара подъезда № 5 и сказал ему, что, если позвонят после восьми часов (время закрытия телефонной станции рейхстага) в швейцарскую, то надо будет через комендатуру вызвать его, Торглера, из секретариата фракции.
Тем временем из раздевальной южного подъезда позвонили и спросили, собирается ли г-н Торглер сейчас уходить, или же надо как обычно принести ему верхнее платье в помещение фракции. Он просил принести платье наверх, что и было сделано. Это было примерно в восемь часов. В это время закрываются подъезд № 2 и южная раздевальная.
Спустя несколько минут после восьми часов состоялся наконец телефонный разговор, которого ожидал Торглер. Разговаривать пришлось у швейцарского подъезда № 5, единственного, еще открытого тогда выхода из рейхстага. Для этого Торглера вызвали по внутреннему телефону вниз и конечно он очень торопился, так как спускаться приходилось с третьего этажа и он не желал заставлять своего друга напрасно ждать. Через несколько минут Торглер вернулся из швейцарской в помещение фракции. Вслед за тем мы оделись и вместе с секретаршей фракции вышли из рейхстага через подъезд № 5. Это было приблизительно в четверть девятого.
Утверждения, что мы якобы бегом покинули рейхстаг, не соответствуют действительности; надо сказать, что именно в этот вечер мы случайно выходили из рейхстага с такой чрезвычайной медленностью, как никогда прежде. Дело в том, что секретарша фракции, которая на этот раз вышла вместе с нами, страдала в то время воспалением вен ноги, ей было очень трудно ходить и поэтому мы могли идти только очень медленно.
Таким медленным шагом мы дошли до вокзала Фридрихштрассе, где секретарша нас оставила, чтобы отправиться дальше по подземной железной дороге. Вслед за тем — это было следовательно к половине девятого — мы пошли в ресторан Ашингера у вокзала Фридрихштрассе и сели там ужинать. Здесь мы встретили еще трех партийных товарищей, с которыми беседовали некоторое время. Двое из них, поужинав, оставили нас — примерно между половиной и тремя четвертями девятого. В десять часов сменились кельнеры, и мы уплатили по нашему счету незадолго перед этим.
Лишь после десяти к нашему столу подошел новый кельнер, назвал меня по имени и сказал: “Г-н Кёнен, знаете ли вы уже, что рейхстаг горит?” Крайне изумленный, я воскликнул: “Вы с ума сошли? Это совершенно невозможно!”. Он ответил мне, волнуясь: “Нет, в самом деле. Все шоферы рассказывают об этом. Вы можете спросить их. Тысячи людей уже стоят там”.
Так узнали мы об одном из самых чудовищных преступлений в мировой истории.
Подпись: Вильгельм Кёнен»
Это заявление разоблачает четвертое противоречие в официальных сообщениях.
Эрнст Торглер добровольно явился в полицию
В сообщении «Прусского бюро печати» от 1 марта 1933 г. сказано, что Торглер не явился добровольно, а был арестован. Ниже мы помещаем нотариальное заявление адвоката Курта Розенфельда, который сопровождал Торглера в полицей-президиум. Оно показывает лживость официального сообщения.
«Торжественно обещаю говорить истину. Заявляю следующее:
Утром на другой день после пожара рейхстага меня вызвал по телефону г. Эрнст Торглер и спросил, согласен ли я сопровождать его в полицей-президиум, куда он желает пойти, чтобы опровергнуть обвинения, возводимые на него в связи с пожаром рейхстага. Я ответил согласием и тотчас же позвонил в полицей-президиум, что мы вместе с Торглером немедленно приедем. Если память мне не изменяет, я говорил с советником уголовного розыска Геллером. Затем я вместе с Торглером поехал в автомобиле в полицей-президиум и отправился к г-ну Геллеру. По приходе я обратился к нему со следующими словами: “Вот г-н Торглер, Прошу допросить его в связи с обвинением, что он якобы каким-то образом причастен к пожару рейхстага”. Когда стало известно, что Торглер добровольно явился для допроса, в комнату, где я находился, вошли несколько полицейских чиновников; они обступили меня и стали спрашивать: “Торглер действительно сам явился?”
Геллер отправился затем вместе с Торглером в другую комнату, а я остался ждать в первой комнате. Прошло довольно много времени, пока Торглер вышел оттуда. Мы стали ждать вместе. Затем Геллер вызвал нас обоих в другую комнату и в моем присутствии объявил Торглера арестованным.
Подпись: Курт Розенфельд»
Из этого заявления определенно явствует, что Торглер добровольно явился в полицию.
Это — пятое противоречие.
«Прусское бюро печати» сообщило 1 марта, что депутат Торглер оставался несколько часов в здании рейхстага в обществе поджигателей и что его видели также вместе с другими лицами, замешанными в поджоге. Если бы Торглер действительно был соучастником поджога, то элементарная осторожность удержала бы его от того, чтобы показываться на глазах у всех в обществе ван дер Люббе.
Это — шестое противоречие.
В сообщении «Прусского бюро печати» от 1 марта говорится, что коммунистические депутаты хорошо знакомы со зданием рейхстага и с распределением дежурств чиновников рейхстага. На самом деле коммунистические депутаты не были знакомы с распределением дежурств чиновников рейхстага. Они не имели своего представителя в президиуме рейхстага, были устранены также из всех комиссий, имевших дело с администрацией рейхстага. Кроме того, как мы докажем в дальнейшем, в день пожара инспектор здания рейхстага, национал-социалист, изменил порядок дежурств, так что об этой перемене мог знать президент рейхстага Геринг, но не депутаты-коммунисты.
Это — седьмое противоречие.
Ван дер Люббе не коммунист
28 февраля официальное «Прусское бюро печати» сообщало, что ван дер Люббе «объявил себя членом голландской коммунистической партии». От переданной по радио версии, что ван дер Люббе имел при себе партбилет голландской коммунистической партии, отказались еще в ночь пожара, так как она была слишком неправдоподобна. Первый журналист, говоривший с ван дер Люббе после пожара рейхстага, был корреспондент амстердамской газеты «Де телеграф». 2 марта он написал в своей газете:
«Маринус сказал мне, что он уже несколько лет не состоит ни в какой партии. Он не является убежденным коммунистом».
В разгаре с земляком ван дер Люббе вышел из своей роли и в виде исключения сказал на сей раз правду. Действительно ван дер Люббе в апреле 1931 г. выступил из союза коммунистической молодежи в Лейдене, чтобы предупредить грозившее ему исключение.
Это — восьмое противоречие.
2 марта 1933 г. «Телеграфное агентство Вольфа» сообщало из Амстердама:
«Попытка голландских коммунистов отказаться от ван дер Люббе не удастся им. В то время как они открещиваются от него, гаагская полиция дала следующую справку: Люббе не желал подчинить свои радикальные взгляды осторожной тактике голландской партии, но последняя отнюдь не исключила его, а лишь устранила его из первых рядов и свела на нет».
Итак, официальные германские инстанции хотят нас убедить, что коммунист, «сведенный на нет» голландской коммунистической партией (на самом деле ван дер Люббе с апреля 1931 г. не являлся более членом голландского комсомола), привлечен был германской коммунистической партией для совершения террористических актов. Но разве сами национал-социалисты не утверждали много лет подряд, что коммунистические партии теснейшим образом связаны между собой и являются лишь секциями Коммунистического Интернационала? Как вяжется с этим утверждение, что руководство германской партии с распростертыми объятиями встречает устраненного голландского коммуниста и доверяет ему самые конфиденциальные поручения?
Это — девятое противоречие.
Ван дер Люббе против коммунистов
В том же сообщении «Телеграфного агентства Вольфа» говорится далее:
«Еще 22 декабря 1932 г. Люббе, присутствуя на собрании бастующих шоферов в Гааге, выступил с коммунистической речью. Это сообщение голландской полиции чрезвычайно важно для оценки пожара рейхстага как организованного террористического акта коммунистов.
Действительно, участие Люббе на этом собрании крайне важно для оценки пожара рейхстага. Ван дер Люббе не только не выступал на собрании бастующих шоферов с коммунистической речью, но резко нападал, также как и неоднократно до этого собрания, на голландскую компартию.
Участники собрания следующим образом описывают выступление ван дер Люббе:
«Гаага, 12 марта.
Я с возмущением узнал на прошлой неделе из буржуазных газет про сообщение полиции, будто ван дер Люббе выступил 22 декабря 1932 г. на собрании шоферов в Народном доме в Гааге с коммунистической речью. В качестве гаагского корреспондента “Трибюне” я присутствовал на этом собрании и дал отчет о нем. Так как в “Трибюне” нет места для полных отчетов о собраниях, то мой отчет не появился. К счастью он у меня сохранился, и я достаточно независим, чтобы вывести на чистую воду лжецов буржуазной прессы. Настоящим я предлагаю властям опровергнуть данные приводимого ниже отчета. Отчет подписан рабочими, принадлежащими к различным направлениям.
Это собрание созвано было стачечным комитетом шоферов такси совместно с синдикалистским союзом. От имени стачечного комитета говорили председатель его Стенбергер и секретарь Каптиц. От имени синдикалистского союза говорил Ньювенхиз. После его речи состоялась дискуссия. Товарищ Фордулин воспользовался случаем и говорил в защиту революционной профоппозиции[19]. Другие товарищи, в том числе один синдикалист, выступали каждый со своей точки зрения. Ван дер Люббе тоже принял участие в прениях. Председателю пришлось несколько раз прерывать этого «оратора», так как он говорил не к делу. Все его выступление носило совершенно несерьезный характер. Он несколько раз терял нить и повторялся. Сказал он следующее:
— Организации показали в этой стачке снова, что они обманывают рабочих. Шоферы бастуют вот уже семь месяцев, и мы можем спокойно сказать, что стачка провалилась. “Новый профсоюз” поспешил предать шоферов их хозяевам, и в последние дни организация не могла уже поддерживать забастовку, так как иначе она нарушила бы договор.
“N. A. S.” во главе с Боуманом использовал недовольство шоферов и надавал им всяческих обещаний. Шоферов подстрекали к выступлению, и была объявлена забастовка. Но когда организации увидели, что последняя затянулась и поглощает слишком много денег, профбюрократы с директорскими окладами вступили в переговоры с хозяевами — за спиной шоферов. Ясно, что рабочие и теперь, в который уже раз, не сумели действовать самостоятельно. Во время забастовки должны бастовать все. А между тем часть такси работала и «желтополосые»[20] тоже давали работу желтым штрейкбрехерам. Надо было силой воспротивиться этому. Индивидуальных выступлений не было. Забастовка текстильщиков тоже провалилась, и все забастовки провалятся. Времена стачек прошли, теперь надо найти нечто другое, но это возможно будет только тогда, когда предварительно будут разбиты все организации, в том числе и синдикалистские. Что сделал Ньювенхиз для строительных рабочих? Ничего, и ровно ничего, а теперь организации, правые и левые, обманывают шоферов. Они стараются расширить свои небольшие кадры. Революционная профоппозиция или коммунистическая партия (это одно и то же) тоже применяла в стачке текстильщиков политику обмана и, так же как и другие, ничего не сделала для них. N. A. S. и “Новый профсоюз” тоже ведут только реформистскую политику. (Председатель просит ван дер Люббе говорить к делу и короче.) Шоферы должны стоять каждый сам за себя и отказываться от помощи каких-либо организаций и партий. Каждый борется за свои собственные интересы. Надо искать новых форм борьбы, организации отжили уже свое время.
Он все время повторялся, затем стал нападать персонально на Ньювенхиза и в конце концов запутался, не зная как кончить. Председатель говорит ему, что его время кончилось и что собрание слишком затянулось. В своем ответе Ньювенхиз заявил, что не мог толком следить за ходом мыслей этого оратора; он понял лишь, что оратор против всяких организаций.
Как редактор “Трибюне”, я считал своим долгом разоблачить лживую кампанию полиции. Коммунистическая партия стоит за массовые выступления, она против индивидуальных актов.
Подпись: А. Тероль.
Гаага, Олиенберг.
— Мы, нижеподписавшиеся заявляем, что присутствовали на собрании, о котором, идет речь в этом отчете, и что ван дер Люббе выступал на этом собрании именно так, как рассказано в отчете».
(Следует 16 подписей).
Это — десятое противоречие. Его раскрывают независимые участники собрания шоферов в Гааге.
4 марта руководитель политической полиции сообщил, что ван дер Люббе владеет немецким языком. Из рассказов всех друзей ван дер Люббе, а также журналистов, посетивших его в тюрьме и говоривших с ним, явствует обратное: ван дер Люббе лишь с трудом изъясняется на ломаном немецком языке. 28 февраля «Локаль анцайгер» сообщал, что ван дер Люббе мог быть допрошен только с помощью переводчика.
Это — одиннадцатое противоречие.
В том же сообщении руководителя политической полиции говорится: «Ван дер Люббе вообще известен полиции как коммунистический агитатор. Так 28 апреля 1931 г. он был арестован полицией в Гронау (Вестфалия) за продажу тенденциозных коммунистических открыток».
На самом деле ван дер Люббе продавал в Гронау почтовые открытки, изображающие его и его приятеля Хольверду. Открытка снабжена следующим текстом (на четырех языках): «Рабочее, спортивное и образовательное путешествие Маринуса ван дер Люббе и Г. Хольверды по Европе и Советскому Союзу. Начало путешествия из Лейдена 14 апреля 1931 г.». Ни слова больше, ни малейшего намека на коммунистическую агитацию. Впрочем, ван дер Люббе был арестован только потому, что не имел разрешения на уличную продажу открыток.
Это — двенадцатое противоречие.
Руководитель берлинской политической полиции д-р Дильс говорит далее:
«Он (ван дер Люббе) сознавался на допросе лишь поскольку его уличали свидетели-очевидцы».
Несколькими строками дальше в том же сообщении сказано: «Он (ван дер Люббе) полностью сознался».
Правительство Гитлера не назвало очевидцев поджога. Даже официальное «Прусское бюро печати» не утверждало, что полицейские или кто-либо другой видели, как ван дер Люббе поджигал рейхстаг. Итак если следовать сообщению Дильса, ван дер Люббе вовсе не должен был сознаться в поджоге. С другой стороны, тот же Дильс утверждает, что ван дер Люббе полностью сознался.
Это — тринадцатое противоречие.
Ван дер Любе никогда не был в СССР
Мы помещаем ниже сообщение вечернего выпуска «Локаль анцейгер», в котором указывается, что ван дер Люббе получил выучку в Москве. Сообщение это послужило поводом для яростной кампании против СССР. «Локаль анцейгер» преподнес это сообщение в кричащей форме:
На самом деле голландская полиция вовсе не давала таких сведений. Сам ван дер Люббе никогда не утверждал, что был в СССР. Его ноги не было в СССР.
Это — четырнадцатое противоречие.
Ван дер Люббе вышел из Лейдена между 13 и 15 февраля. Как сообщала «Фоссише цейтунг» (от 2 марта 1933 г.), он ночевал в ночь с 17 на 18 февраля в ночлежном доме Глиндове у Вердери. Отсюда он отправился 18 февраля пешком в Берлин. В интервью, данном голландским журналистам 13 марта, комиссар уголовного розыска Гейзиг утверждал, что ван дер Люббе познакомился с коммунистами на регистрационном пункте для безработных и таким образом попал в коммунистический «комитет действия». Ван дер Люббе мог прибыть в Берлин не раньше субботы 18 февраля вечером. На следующий день, в воскресенье, регистрационные пункты были закрыты. Итак, если верить словам полицейского интервью, знакомство ван дер Люббе с коммунистами на регистрационном пункте для безработных могло произойти не раньше понедельника 20 февраля. Теперь представьте себе положение: голландец, говорящий на ломаном немецком языке и не имеющий никаких удостоверений от голландской коммунистической партии, знакомится на одном из пунктов для безработных с коммунистами, они сводят его с высшим руководством партии, а последнее с места в карьер поручает ему поджечь 27 февраля германский рейхстаг!
Это — пятнадцатое противоречие.
В сообщении официального «Прусского бюро печати» от 1 марта 1933 г. утверждается, что:
«Арестованный (ван дер Люббе) постоянно присутствовал на заседаниях коммунистического комитета действия и настоял, чтобы его привлекли к участию в поджоге».
На это Центральный Комитет германской коммунистической партии 3 марта 1933 г. ответил:
«Разумеется, ни в рейхстаге, ни в каком-либо другом месте никогда не происходили заседания какого-то коммунистического комитета действия, в которых участвовал арестованный в рейхстаге ван дер Люббе. Во-первых, не существует никакого коммунистического комитета действия, а есть только центральный комитет германской коммунистической партии и его политическое бюро. Во-вторых, на заседаниях коммунистической партии, или тех или иных организаций ее, не участвуют посторонние лица, не являющиеся ни членами германской коммунистической партии, ни членами какой- либо другой секции Коминтерна».
Этот ответ на вымыслы Геринга разоблачает шестнадцатое противоречие.
«Катакомбы» в Доме Карла Либкнехта
В сообщении официального «Прусского бюро печати» от 28 февраля 1933 г. говорилось:
«Среди сотни центнеров злонамеренных документов, обнаруженных полицией при обыске в Доме Карла Либкнехта, найдена была инструкция по проведению коммунистического террора по большевистскому образцу. Согласно этому плану должны были быть подожжены министерства и правительственные здания, музеи, дворцы и наиболее важные предприятия. Во время беспорядков и столкновений группы террористов должны были гнать перед собой женщин и детей, по возможности семьи полицейских. Обнаружение этих материалов сделало невозможным планомерное проведение большевистской революции».
Центральный Комитет германской коммунистической партии заявил 3 марта 1933 г.:
«Германская коммунистическая партия уже 30 января 1933 г. удалила из Дома Карла Либкнехта весь материал, касающийся ее нынешней политической деятельности, и прекратила всю свою канцелярскую работу в Доме Карла Либкнехта. Только в помещениях Центрального Комитета и областного комитета Берлин-Бранденбург оставлены были одно-два лица для приема и дальнейшего направления запросов, посетителей и т. д.».
Депутат рейхстага Вильгельм Кёнен, один из руководителей коммунистической партии, постоянно работавший в февральские дни в Доме Карла Либкнехта, дал нам следующую информацию об обысках в этом доме:
«17 февраля перед полуднем огромный наряд чиновников уголовного розыска, сопровождаемый несколькими отрядами полицейских, ворвался в Дом Карла Либкнехта и занял все его помещения. Снова, чуть ли не в сотый раз, все помещения, все углы и закоулки, все шкапы и ящики были подвергнуты самому тщательному обыску. Полиция предусмотрительно захватила с собой своих слесарей, столяров и т. д.; они по всем правилам искусства разобрали на части некоторые письменные столы, к которым не оказалось ключей. Тщательно обшарили также подвальные помещения. Здесь как обычно, нагромождены были материалы, оставшиеся от ряда кампаний за много лет, а также возвращенные экземпляры книг и брошюр. Кроме того, в подвалах находились склады бумаги и склады книжного магазина. В то время полицейские комиссары считали еще себя обязанными предъявлять мне, по моему требованию, документы, конфискованные в качестве подозрительных, и формально устанавливать факт их конфискации или выдавать в этом квитанции. При этом обыске, весьма тщательном и длительном, не найдены были ни книга “Искусство вооруженного восстания”, ни какая-либо другая так называемая разрушительная литература. Об этом не было также речи в сообщениях полиции непосредственно после обыска. Лишь семь дней спустя, хотя я почти ежедневно бывал с полицейскими комиссарами в Доме Карла Либкнехта, чтобы получить предвыборную литературу, полицей-президиум внезапно сообщил, что при новом обыске в “катакомбах” найдена была разрушительная литература, в том числе книга “Искусство вооруженного восстания”. Этот якобы новый обыск, если он вообще состоялся происходил без каких-либо гражданских свидетелей и в отсутствие представителя заинтересованной стороны. Это тем более показательно, что именно в эти дни я почти ежедневно находился в Доме Карла Либкнехта, где вел переговоры с полицейскими комиссарами относительно выдачи и вывоза предвыборной агитационной литературы, бумаги, библиотек и т. п. Итак, хотя ежедневно можно было располагать мною, я не был приглашен присутствовать при обыске и меня не известили также в последующем порядке о якобы найденных материалах. А между тем известить меня об этом было очень легко, так как даже после 24 февраля, в субботу 25 и в понедельник 27 февраля я снова находился в Доме Карла Либкнехта и в течение долгих часов вел переговоры с полицейскими чиновниками и комиссарами.
25 февраля после того как в буржуазной прессе уже появились крикливые сенсационные сообщения о подземных ходах, сводах и катакомбах, я, закончив очередные переговоры о выдаче материалов для предвыборной кампании, обратился к старшему комиссару с вопросом, где же собственно находятся “катакомбы”? При этом присутствовало несколько товарищей, упаковывавших упомянутые материалы для предвыборной кампании. В ответ на мой вопрос комиссар к нашему изумлению показал нам в полуподвальном помещении, служившем сторожкой, откидную доску над полом, шириной примерно в метр с лишком; доска была приподнята, так что можно было видеть лесенку, ведущую в погреб. Один из товарищей-рабочих, многие годы служивший в этом доме в качестве упаковщика и носильщика и знавший его, как свои пять пальцев, сразу воскликнул: “Вот тебе раз! Ведь это наш старый пивной погреб!”. Все мы разразились гомерическим хохотом и затем еще раз в один голос задали категорический вопрос: “Значит это — ваши катакомбы?” Комиссар ответил на это только смущенным кивком головы.
Прежде на этом месте в доме действительно находилась пивная. Так же просто объясняются и подземные ходы, по которым якобы можно скрыться и выйти на соседние улицы. Дом Карла Либкнехта — угловой дом, в котором раньше помещались конторы промышленных предприятий; подвалы служили для подсобных мастерских и складов. Вот эти-то подвалы полиция Геринга назвала подземными сводами, ходами и катакомбами».
Оба эти заявления, центрального комитета германской компартии и Вильгельма Кёнена, вскрывают семнадцатое противоречие в официальных сообщениях.
«Сигнал к гражданской войне»
28 февраля 1933 г. официальное «Прусское бюро печати» сообщало: «Поджог рейхстага должен был послужить сигналом к кровавому восстанию и гражданской войне. Уже во вторник в четыре часа утра должны были начаться большие грабежи в Берлине. Установлено, что с сегодняшнего дня должны были начаться по всей Германии террористические акты против отдельных личностей, против частной собственности, против жизни и имущества мирного населения. Вслед за этим должна была начаться гражданская война».
4 марта 1933 г. «Фоссише цейтунг» писала:
«Благодаря деятельности полиции, этот материал не мог быть до сих пор роздан всем коммунистам. Он находился в зашифрованном виде лишь в руках немногих партийных деятелей».
Последний обыск в Доме Карла Либкнехта состоялся 24 февраля. При этом обыске якобы найден был террористический материал. Политическая полиция утверждает, что инструкции по террору не попали в руки всех коммунистов, а были известны лишь немногим партийным деятелям. Итак, в промежуток в три дня, с 24 по 27 февраля, германская коммунистическая партия должна была бы:
во-первых, перебросить материал из Дома Карла Либкнехта во все районы Германии,
во-вторых, сформировать за этот срок группы для проведения террора,
в-третьих, инструктировать эти группы и обучить их технике террористических покушений,
в-четвертых, подготовить и организовать остальных членов партии для гражданской войны, которая должна была последовать за этими актами террора. Германская коммунистическая партия насчитывала в феврале свыше 300 тыс. членов, распределенных по всей стране. Чтобы в продолжение трех дней провести все те планы, которые ей инкриминируют официальные сообщения, германская коммунистическая партия должна была бы совершить подлинные чудеса.
Таким образом, сопоставление обоих официальных сообщений вскрывает восемнадцатое противоречие.
Геринг не предает гласности «обличительные» материалы
Вечером 1 марта 1933 г. официальное «Прусское бюро печати» выступило со следующим сообщением:
«Прусское министерство внутренних дел объявляет по поводу чрезвычайного декрета имперского правительства от 28 февраля против коммунистической опасности, что этот декрет назначает за различные преступления особо суровые кары ввиду вполне доказанной и актуальной опасности тщательно подготовлявшейся системы безудержного коммунистического бесчеловечного террора. Эта система должна была ввергнуть Германию в хаос большевизма. Покушения на убийство отдельных народных и государственных вождей, террористические акты против особо важных предприятий и общественных деятелей, захват в качестве заложников жен и детей выдающихся личностей должны были ввергнуть германский народ в состояние ужаса и оцепенения и парализовать у граждан всякую волю к сопротивлению.
Имперский комиссар в прусском министерстве внутренних дел, министр Геринг, в кратчайший срок предаст гласности документы, подтверждающие необходимость всех принятых мер. В настоящее время происходит лишь просмотр чрезвычайно обширного материала, а также последняя проверка его под тем углом зрения, чтобы опубликование этого материала не создало еще большей угрозы для государственной безопасности».
Документы по сей день не опубликованы.
Это — девятнадцатое противоречие.
Геринг сам себя опровергает
2 марта 1933 г. «Дейтче альгемейне цейтунг» и «Теглихе рундшау» поместили следующее сообщение официального «Прусского бюро печати»: «В известной части заграничной печати немецкие марксисты распространяют клевету, что рейхстаг был подожжен не коммунистами, а национал-социалистами. Инициаторы этой клеветы уже арестованы и, как только закончится следствие, понесут заслуженную кару. Между прочим утверждают, что арестованный голландский коммунист на самом деле является провокатором и что национал-социалистические главари подговорили его на поджог. Это якобы видно из того, что, хотя поджигатель употребил в качестве горючего материала свою куртку и рубаху, но он в то же время не позаботился избавиться от своих коммунистических документов и паспорта, которые были найдены при нем. Характерно якобы также то обстоятельство, что полиция не обнародовала фотографии поджигателя и снимков с найденных при нем документов и не назначила также премии для лиц, могущих дать дальнейшие указания о преступнике и доказать его связь с коммунистическими и социал-демократическими деятелями. Как утверждают, этот порядок, совершенно необычный при крупных преступлениях, является якобы доказательством того, что власти препятствуют раскрытию обстоятельств преступления. Поведение властей объясняют их желанием использовать национал-социалистскую провокацию как предлог для кампании против марксистов.
На это официальные круги заявляют, что подобные клеветнические комбинации, само собой разумеется, лишены всякого основания. Фотография поджигателя и снимки с отобранных у него документов не были до сих пор обнародованы только в интересах следствия. Они будут обнародованы еще в течение сегодняшнего дня. Берлинские корреспонденты иностранных газет могут получить сегодня фотографические снимки в полицей-президиуме. Равным образом еще сегодня фотография преступника будет препровождена голландской полиции для окончательного удостоверения личности ван дер Люббе. Это исключит возможность всякой дальнейшей клеветы. Считаем нужным предостеречь от её распространения».
Еще прежде, чем другие германские газеты успели поместить это сообщение, перепечатка его была воспрещена.
Через «Бюро Вольфа» Геринг распространил версию, что «Дейтче альгемейне цейтунг» и «Теглихе рундшау» стали жертвами коммунистической мистификации.
Если поверить Герингу, достаточно любому человеку позвонить в редакцию газеты и сказать: «говорит «Прусское бюро печати», чтобы в печать было пущено любое сообщение. В действительности телефонная связь между информационными бюро и газетами имеет свой строгий распорядок: редакционная стенографистка, прежде чем принять сообщение, задает контрольный вопрос. Своим опровержением Геринг никого не обманет. Он сначала пытался через «Прусское бюро печати» ввести мир в заблуждение своим блефом, и лишь потом, поняв всю опасность этого, — правда, слишком поздно, — он взял назад свое сообщение.
Это — двадцатое противоречие.
В поисках соучастников поджога
4 марта 1933 г. агентство Конти, принадлежащее официальному «Телеграфному бюро Вольфа», сообщало:
«27 февраля на коммунистическом предвыборном собрании в Геренте (Тюрингия) коммунистический депутат Шуман возвестил о предстоящем пожаре рейхстага. Как передают, он сказал буквально следующее: «Сегодня вечером будет гореть рейхстаг. Но в этом нет никакой беды. Когда этот танцевальный зал сгорит, положение в стране станет неустойчивым».
5 марта «Фоссише цейтунг» писала:
«Из Тюрингии было передано следующее распространённое по радио известие. В окружном управлении в Арнштадте (Тюрингия) получено было донесение о предвыборном коммунистическом собрании в городе Герене, которое состоялось в тот самый вечер, когда произошел возмутительный поджог рейхстага. В донесении сообщалось, что местный полицейский чиновник, присутствовавший на собрании в порядке надзора, зафиксировал слова докладчика, коммунистического депутата Шумана, в которых тот заранее возвестил о пожаре рейхстага. Однако, как сообщает «Тюрингер альгемейне цейтунг», произведенное расследование выяснило, что в помещении, в котором происходило собрание, имеется радиоустановка, и что хозяин гостиницы сообщил оратору во время его речи переданное по радио известие о пожаре рейхстага.
Установлено, что упомянутый чиновник ошибся в своем донесении на один час, и что депутат Шуман произнес свою фразу только около четверти одиннадцатого вечера. Поэтому можно с уверенностью полагать, что он уже знал об известии, переданном по радио».
Это — двадцать первое противоречие.
7 марта «Фоссише цейтунг» сообщала из полицейского источника:
«Дюрен, 6 марта. — В германском пограничном местечке Ламмердорф недалеко от бельгийской границы арестован вчера русский эмигрант по подозрению в участии в поджоге рейхстага. Он незадолго перед этим переслал через бельгийское почтовое отделение телеграмму в Париж, содержание которой до сих пор еще не удалось установить. Бельгийские пограничники доставили его на германскую территорию, где он и был арестован. На допросе он указал, что он родом из России и долгое время жил в Берлине; на ногах и руках у него серьезные ожоги. Таинственный иностранец был передан сегодня днём в распоряжение прокуратуры. Он все время упорно отказывается дать показания о своих занятиях в Берлине. Он до сих пор не назвал также своего имени».
8 марта 1933 г. «Фоссише цейтунг» напечатала следующее сообщение начальника полиции в Аахене:
«Начальник полиции в Аахене сообщает, что произведенным расследованием выяснена полнейшая непричастность к поджогу рейхстага русского подданного, арестованного близ Фрингхауза. Этот русский, правда, занимался литературной деятельностью в германской коммунистической партии. На этом основании он год назад был выслан. Никаких других фактов и подозрений против него не имеется. Он уже вновь выслан».
Это — двадцать второе противоречие.
Поджёг ли ван дер Люббе рейхстаг один, без соучастников?
В начале марта правительство Гитлера послало комиссара уголовного розыска Гейзига в Лейден с поручением произвести там расследование относительно личности ван дер Люббе. Гейзиг дал представителям голландской прессы интервью, которое появилось 14 марта во многих газетах. В этом интервью сказано буквально следующее:
«Что касается важного вопроса, имел ли Люббе помощников или даже соучастников, то представляется вероятным, что поджог он совершил один, а приготовления к поджогу сделаны, были его помощниками!»
Это заявление комиссара уголовного розыска Гейзига резко противоречит официальным германским утверждениям от 1 марта, что для того, чтобы одновременно зажечь горючие материалы в различных местах громадного здания рейхстага, понадобилось не менее десяти человек. Поэтому судебный следователь имперского суда Фохт поспешил в тот же день — 14 марта — вечером выступить с опровержением этого заявления Гейзига через бюро печати министерства юстиции, которое извещало:
«В различных газетах распространяется сообщение, что ван дер Люббе совершил поджог рейхстага один. Это не соответствует действительности. Расследование, произведённое судебным следователем имперского суда, даёт серьезные основания предполагать, что ван дер Люббе совершил преступление не по собственному почину. В настоящее время подробности в интересах следствия ещё не могут быть опубликованы».
Это — двадцать третье противоречие.
«Связи» ван дер Люббе с социал-демократией
28 февраля официальное «Прусское бюро печати» сообщало, что в своем признании ван дер Люббе указал также на свои связи с социал-демократической партией. Того же 28 февраля президиум социал-демократической партии выступил с заявлением, в котором говорится:
«В ночь с 27 на 28 февраля вся социал-демократическая пресса в Пруссии была запрещена на четырнадцать дней. Запрет мотивируется утверждением, что некое арестованное лицо призналось в поджоге рейхстага и в том, что оно перед этим состояло в известной связи с социал-демократической партией.
Партия отвергает версию, будто социал-демократическая партия могла иметь что-либо общее с людьми, поджегшими рейхстаг».
Заявление президиума социал-демократической партии подтверждено было сообщением Фохта — судебного следователя при имперском суде. Это сообщение было опубликовано 22 марта 1933 г.
«Производящимся расследованием до сих пор установлено, что голландский коммунист ван дер Люббе, арестованный как поджигатель рейхстага, находился в период, непосредственно предшествовавший поджогу, в связи не только с немецкими коммунистами, но также с иностранными коммунистами, в том числе с лицами, приговоренными за взрыв собора в Софии в 1925 г. к смертной казни и к долголетней каторге. Эти лица арестованы. Расследование не дает ни малейших оснований полагать, что некоммунистические круги имеют какое-либо отношение к пожару рейхстага».
27 февраля ван дер Люббе якобы признался в связи с социал-демократами, а 22 марта не было ни малейших оснований для подобного утверждения.
Это — двадцать четвертое противоречие.
Ван дер Люббе и болгары
Вышеприведенное сообщение Фохта — следователя при имперском суде, содержит утверждение, что ван дер Люббе находился в связи с виновниками взрыва собора в Софии.
Итак, ван дер Люббе не только совершил чудо, завязав в течение семи дней с помощью коммунистов, с которыми случайно познакомился на регистрационном пункте для безработных, связь с руководящими кругами германской коммунистической партии, но ему удалось также отыскать за это время болгар, которым приписывают взрыв собора в Софии.
Это — двадцать пятое противоречие.
Арестованы и обвиняются в участии в поджоге рейхстага болгары Димитров, Попов и Танев.
Георгий Димитров был одним из вождей Болгарской коммунистической партии. В 1923 г. он участвовал в восстании рабочего класса Болгарии. С этого года он не был более в Болгарии. Он совершенно не причастен к взрыву в соборе в Софии[21].
Благой Попов эмигрировал в октябре 1924 г. в Югославию и возвратился в Болгарию лишь в конце 1930 г. Он тоже не причастие к софийскому взрыву 1925 г.
Третий арестованный болгарин — Танев — принадлежит к болгарской националистической партии. Его имя тоже никогда не упоминалось в связи со взрывом в Софии.
Следователю при имперском суде Фохту эти факты известны так же хорошо, как и нам. Тем не менее он умышленно причисляет Димитрова, Попова и Танева к виновникам взрыва в Софии, для того чтобы таким образом представить поджог рейхстага, как дело интернационального коммунистического заговора.
Это — двадцать шестое противоречие.
Судебный следователь утверждал, что Димитрова видели 26 февраля в обществе ван дер Люббе в одном помещении на Дюссельдорферштрассе. Этот следователь нашел также свидетельницу, которая под присягой показала, что видела в этот день ван дер Люббе вместе с Димитровым. Вскоре после этого свидетельница куда-то испарилась, исчезла, ибо Димитров в состоянии был доказать, что 26 февраля он находился вовсе не в Берлине, а в Мюнхене.
Это — двадцать седьмое противоречие.
Нет материала для большого коммунистического процесса
Еще 27 марта следователь имперского суда Фохт заявил, что судебное постановление об аресте состоялось только относительно ван дер Люббе, но 3 апреля он уже сообщает, что по делу о поджоге рейхстага имеется пять таких постановлений, а именно: относительно ван дер Люббе, трех болгарских коммунистов и коммунистического депутата рейхстага Торглера. Торглер был арестован 28 февраля, болгары — 3 марта. До 27 марта, т. е. в тот промежуток времени, когда производились самые важные расследования, не были следовательно даны судебные распоряжения об аресте Торглера и болгар. Эти распоряжения отданы были лишь тогда, когда мировая пресса стала выражать удивление, что по делу имеется только один арестованный — ван дер Люббе.
Это — двадцать восьмое противоречие.
В сообщении следователя имперского суда Фохта от 3 апреля говорится:
«Против некоторых других заподозренных лиц пока изданы только приказы об аресте как мере пресечения».
2 июня официально сообщается:
«1 июня следователь имперского суда Фохт закончил предварительное следствие относительно ван дер Люббе, Торглера, Димитрова, Попова и Танева по делу о поджоге рейхстага и государственной измене. Документы по делу будут теперь полностью пересланы обер-прокурору имперского суда в Лейпциге».
3 апреля имелись еще «несколько других заподозренных лиц». 1 июня о них уже нет речи.
Это — двадцать девятое противоречие.
22 апреля следователь Фохт передал для печати следующее официальное сообщение о ходе следствия:
«Имперский суд намерен объединить в один большой процесс все многочисленные следственные дела членов коммунистической партии, обвиняющихся в государственной измене. Полагают, что следствие будет закончено в 8—10 недель, и тогда все дела о государственной измене можно будет направить в имперский суд. В данном случае имеются в виду все дела о государственной измене, связанные с переменой правительства в Германии, следовательно, все преступления, совершённые в течение января и февраля.
«Таким образом, сюда будет включено также дело о поджоге рейхстага. Оно до сих пор не подвигалось быстро вперед, потому что арестованные, в особенности болгары, отказываются от дачи показаний. Усилились основания для подозрений относительно соучастия депутата Торглера».
Месяц спустя, 25 мая, уже нет более речи о большом коммунистическом процессе. Правительство Гитлера вынуждено распространить через парламентское информационное бюро следующее сообщение:
«Впрочем, вопреки появлявшимся несколько раз сообщениям, не следует ожидать, что дело о поджоге будет объединено с другими делами, которые возбуждены теперь против коммунистических вождей, в один большой процесс коммунистов. Дело ван дер Люббе и его сообщников будет слушаться в имперском суде, как только будет закончена необходимая предварительная работа».
Это — тридцатое противоречие.
«Фёлькишер беобахтер», официальный орган Гитлера, напечатал 3 марта следующее сообщение из правительственных кругов:
«Заведующий бюро печати национал-социалистской фракции рейхстага заметил, что в стеклянной крыше над комнатой коммунистического депутата Торглера вынуто одно стекло. Продолжая свои поиски, он нашел там большую лестницу; она лежала под окном одной из комнат коммунистических депутатов во втором этаже.
Комиссары уголовного розыска немедленно произвели тщательное расследование. Очевидно, поджигатели этим путем проникли в здание перед поджогом или ушли из него после поджога».
1 марта Геринг утверждал, что поджигатели скрылись через подземный ход, ведущий из здания рейхстага в дом Геринга. Этим своим заявлением он подтвердил то, что предполагали многие, а именно, что поджигатели проникли в рейхстаг через его дом и таким же путем скрылись. Чтобы ослабить потрясающее впечатление, произведённое этим заявлением Геринга, выпустили на сцену заведующего бюро печати, который совершенно неожиданно открыл разбитое оконное стекло и лестницу. Выходит, что уголовная полиция, несмотря на трёхдневные тщательные поиски, проглядела то, что немедленно открыл зоркий глаз руководителя германской прессы.
Это — тридцать первое противоречие.
Ван дер Люббе признаётся в том, чего от него требуют
Д-р Оберфорен рассказывает в своем меморандуме, что план Геббельса предусматривал ряд поджогов, которые должны были завершиться пожаром рейхстага. Для поджогов нужны поджигатели. Ван дер Люббе признается, что он поджёг рейхстаг. Ван дер Люббе признается, что 25 февраля он пытался поджечь берлинский дворец. Газеты сообщали 27 февраля о пожаре во дворце следующее:
«Только теперь стало известно, что в субботу в берлинском дворце в одной из канцелярий, на пятом этаже вспыхнул небольшой пожар, который удалось быстро потушить благодаря бдительности дежурившего во дворце пожарного. Причина пожара еще не вполне выяснена. Однако предполагают поджог.
За час до пожара инспектор здания совершал обычный обход дворца и прошёл также через означенную канцелярию. В то время нельзя было заметить ничего подозрительного. Вскоре затем в комнате вспыхнул огонь. Как выяснилось, на подоконнике лежал раскаленный прибор для зажигания угля, такие же приборы находились под окном и на батарее парового отопления. Полицейское расследование ещё не закончено».
Ван дер Люббе сознаётся, что пытался 25 февраля поджечь здание отдела социального страхования в Нёйкёльне. Ван дер Люббе сознаётся, что пытался 25 февраля поджечь берлинскую ратушу.
Этот ван дер Люббе чертовски ловкий парень. В один день учинить поджоги в трех различных местах Берлина! К тому же этот тип плохо изъясняется по-немецки. Он прибыл в Берлин только 18 февраля. По прошествии семи дней он уже достаточно знает город, чтобы произвести поджоги во дворце, в ратуше и в здании отдела социального страхования. Ему понадобилось всего только девять дней, чтобы прекрасно ориентироваться в здании рейхстага и знать в нём все ходы и выходы, как у себя дома.
источник
Фото: limesonline.com
13 января 1909 г. торговец-разносчик Францискус Корнелис ван дер Люббе заявил в отделе метрик лейденской ратуши о рождении у него ребенка мужского пола. В качестве свидетелей при акте записи фигурировали не имеющий занятий Исаак Корнет и подметальщик улиц Герардус Беурзе. Ребенку дано было имя Маринус. Мать его, Петронелла ван Хандель, состояла с Франциском Корнелисом ван дер Люббе во втором браке. Дочь богатого крестьянина из северного Брабанта, она в молодые годы вышла замуж за унтер-офицера колониальной службы ван Пеуте. Она родила ему дочь и трех сыновей. Пеуте умер в сравнительно молодом возрасте от болезни, схваченной в колониях. Вскоре после его смерти вдова вышла замуж за ван дер Люббе, который был разносчиком в Лейдене. У них родилось трое сыновей. Маринус был седьмым и последним ребенком Петронеллы ван Хандель.
Брак ван дер Люббе был не из счастливых. Профессия заставляла его по целым дням и неделям отсутствовать дома: он продавал в окрестных деревнях крестьянам свою галантерею. Обычно сделки заключались в постоялых дворах и кабачках. Это приучает к выпивке. Алкоголь, вначале только средство для подстегивания покупателей, становится потом неразлучным другом и в часы досуга. Францискус Корнелис ван дер Люббе стал пьяницей. Он не печется о семье, заработок свой обычно пропивает, жене дает деньги на хозяйство только в редких случаях и в недостаточном размере. Она должна сама зарабатывать, чтобы с грехом пополам прокормить детей. Целый день она стоит за прилавком небольшой лавчонки в Лейдене, вечером приводит в порядок хозяйство, штопает, ставит заплатки, шьет. Она страдает астмой в тяжелой форме. Врач заявляет, что ей необходима перемена климата. Семья переезжает в Бреду, а затем в Гертогенбош. Вскоре после переезда Францискус Корнелис ван дер Люббе расходится с женой и семьей. Он селится в Дордрехте и открывает здесь небольшой магазин галантерейных товаров. Это дело он ведет и по сию пору.
Петронелла ван Хандель продолжает заниматься мелочной торговлей в Бреде, затем в Гертогенбоше. У нее не остается времени для воспитания детей. Она ограничивается тем, что воздействует на них в религиозном духе. В родительском доме в деревне она приучена была к страху божьему и старается теперь внушить своим детям ту же примитивную религиозность. Молодой Маринус посещает в Гертогенбоше протестантскую школу. Грамота дается ему с трудом. По закону божьему он один из лучших учеников. Каждое воскресенье он с матерью и братишками ходит в церковь. В доме ван дер Люббе — тяжелая, гнетущая атмосфера. На стене строгие лики святых. Мать частенько не знает, где взять денег на обед. Небольшая лавка в Гертогенбоше не может прокормить шестерых сыновей. Им остается одно: сделаться рабочими. Им не легко решиться на это — мешает происхождение и воспитание. Хотя в семье частенько царит горькая нужда, это все-таки семья мелкобуржуазная со всеми стремлениями и идеалами лавочника и торговца. Голод бросает молодых ван дер Люббе в ряды пролетариата. Они попадают в многотысячную армию фабричных и сельскохозяйственных рабочих; попадают, но не ассимилируются с ней. Еще до сих пор при разговоре с кем-нибудь из братьев Маринуса ван дер Люббе наталкиваешься на стену мелкобуржуазных иллюзий.
Смерть матери
Сводная сестра Маринуса живет в Лейдене, где она замужем за рабочим прачечного заведения Снардийном. 16 апреля 1921 г. ей пишут, что мать ее находится при смерти и выражают желание, чтобы сестра взяла Маринуса на воспитание. Одиннадцатилетний Маринус попадает в семью рабочего Снардийна в Эгстгесте под Лейденом. В небольшой квартирке Снардийна уже играют трое детей; Маринус среди них самый старший. Со слов товарищей Маринуса по школьной скамье мы знаем, что уже в школе его обуревало желание отличиться. Дома у Снардийна среди детей, из которых старшему только пять-шесть лет, ему легко быть первым. Несколько нехитрых фокусов, и дети благоговеют перед ним. Маринус драконовским способом осуществляет свою власть над ними. Мать на смертном одре взяла с сестры клятву воспитать Маринуса в благочестии и страхе божьем. Он снова каждое воскресенье, теперь с сестрой и ее детьми, ходит в церковь. Сестра рассказывает, что он был тогда набожным, богобоязненным мальчиком. Действительно ли его влекла в церковь только набожность? Быть может, его магически притягивала власть священника над своей паствой? В те годы в нем созрела мысль стать священником, вождем общины, слепо следующей за ним. В двенадцать лет он часто и пространно говорит о том, что желает стать священником. В промежутках между уроками в школе он нередко пробует выступать в роли проповедника. Это служит поводом для поддразнивания со стороны товарищей. Они подтрунивают также над его страхом перед девочками. Эта его особенность так бросалась в глаза, что его бывшие товарищи и теперь еще в один голос вспоминают о ней. Его нельзя было уговорить остаться в обществе девочек. Он искал предмета своей любви среди своих сверстников-школьников. Духовная карьера требует долгих лет учебы. Для этого необходимы средства. Рабочий Снардийн достаточно практичен. Он постарался, чтобы Маринус в четырнадцать лет начал зарабатывать себе на хлеб. Юношу определили учеником в торговое заведение, он работает там два года. После службы он посещает католические вечерние курсы. Воспитанный в протестантском духе, он вступает здесь в соприкосновение с новым для него миром. Маринус ван дер Люббе не удовлетворен работой за прилавком. Правда, он унаследовал от отца его коммерческий дух, ему доставляет удовольствие всучить покупателям побольше товаров, но ему не улыбается перспектива стать торговцем, она слишком скромна для него. В долгих беседах со своим шурином Снардийном он перебирает всевозможные другие профессии. Как сообщает его шурин, Маринус строил одновременно и самые смелые, и весьма скромные планы на будущее. То он говорит о том, что откроет цветочный магазин, то он мечтает совершить кругосветное путешествие. В конце концов он решается стать каменщиком.
В шестнадцать лет Маринус — коренастый, крепкий парень. За его могучее телосложение товарищи прозвали его «Дэмпсеем» (по имени известного чемпиона-боксера). При каждом удобном случае он любит показать силу своих мускулов. Тем непонятнее для его товарищей-каменщиков его боязнь женщин. Товарищи Маринуса по работе рассказали нам, какие разговоры он вел с ними в те годы. Конечно, они не были в состоянии передать нам дословно эти разговоры — многое было забыто, с другой стороны, осталось в памяти многое, не имеющее значения. Но все они в один голос сообщают о следующей черте в характере Маринуса ван дер Люббе: он старался во что бы то ни стало отличиться перед другими, выдвинуться. Все говорят о его фанатическом стремлении быть чем-то «особенным». В этом пункте рассказы его школьных товарищей, его товарищей по работе и родственников в такой степени совпадают, что не может быть сомнений: молодой Маринус ван дер Люббе был снедаем тщеславием.
Тяжелый несчастный случай
Ежедневный контакт с людьми совершенно нового для него склада — с рабочими — внес некоторую перемену в жизнь Маринуса. До сих пор он слышал и его учили, что наивысшее благо — это страх божий. Посещение церкви по воскресеньям было для него потребностью, деление на богатых и бедных — чем-то само собой разумеющимся. Теперь он натолкнулся на взгляды совершенно иного рода. В промежутках между работой его товарищи-каменщики разговаривают не о боге, а о заработной плате. Они не считают существующий строй чем-то само собой разумеющимся и нерушимым, а говорят о необходимости свергнуть его. Изо дня в день молодой Маринус слышит такие разговоры. Он воспринимает их, но не перерабатывает в своем сознании. С ним произошло то же, что с его братьями. Он стал рабочим, но остался по своей психике мещанином. Случай внес коренную перемену в его жизнь. Однажды во время обеденного перерыва два товарища надели ему в шутку на голову пустой мешок. При этом Маринусу попал в глаз кусочек известки. Три недели он возился с воспалением глаз. Вскоре после этого с ним происходит другой, гораздо более тяжелый несчастный случай. Опять попала в глаз известь, на этот раз она брызнула из ведра. В результате — тяжелое заболевание. Пять месяцев пробыл он в лейденской больнице, причем три раза подвергался операции. Он вышел из больницы с значительно ослабленным зрением на оба глаза; ему грозит опасность ослепнуть. Болезнь глаз с необходимостью должна была усилить главную черту в характере Маринуса ван дер Люббе — его тщеславие и честолюбие. Молодой человек, духовно еще не сложившийся, подверженный самым разнородным влияниям, обуреваемый стремлением выдвинуться, быть первым среди других, находящийся целиком во власти этой навязчивой идеи, вдруг оказался перед опасностью потерять зрение. Его угнетает страшная мысль, что его жизнь оборвется, что он ослепнет раньше, чем успеет добиться своей цели. Какова его цель? Знает ли он ее? Видит ли он путь к ее осуществлению? Цель и смысл жизни для него на втором плане. Главное для него — это успех, стремление «заставить говорить о себе». Эта мысль всецело владеет им. Незадолго перед этим несчастным случаем Маринус вступил в коммунистический союз молодежи в Лейдене. Коммунистическая партия Голландии находилась тогда в первой стадии своей организации. Лейденский комсомол только начал формироваться. Маринус ван дер Люббе вступает в союз, потому что чувствует силу коммунистического движения. Он чувствует эту силу, но в нем нет той устойчивости, которой коммунистическая партия требует от своих членов. Он находится в постоянном конфликте с организацией. Когда он вступал в комсомол, он надеялся, что быстро пойдет в гору. Он видит в комсомоле только поприще для своего честолюбия. Как только его желания не исполняются, он пишет заявление о своем выходе из организации. Маринус ван дер Люббе четыре раза выступал из комсомола и три раза снова вступал в него. Каждый раз уходу предшествовала попытка захватить руководство в свои руки. В первый раз он ушел из комсомола в январе 1929 г., потому что его не назначили руководителем пионерской организации. Мы помещаем здесь одно из многочисленных писем Маринуса ван дер Люббе лейденскому комсомолу. Это письмо показательно для его поведения.
В ответ на письмо постоянной комиссии относительно моей просьбы созвать расширенное заседание комиссии я должен констатировать, что вы в общем и целом не понимаете моей просьбы созвать расширенное заседание комиссии и что этот отказ является — сознательно или бессознательно — тяжкой ошибкой с точки зрения организации. Вы того мнения, что этот вопрос не подлежит рассмотрению собрания. Если вы настаиваете на этом отказе, вы вредите интересам вашей собственной точки зрения, а также интересам секции. В этом письме я хотел бы также обратить ваше внимание на то, что для новой дискуссии (я считаю ее весьма важной) по поводу посланной мною статьи, а также обеих моих статей, которые я послал сверх того, необходимы расширенное заседание комиссии и заключительное голосование по этому вопросу; в этом случае я знал бы, на что я могу рассчитывать, тогда как без такого заседания я считаю вопрос нерассмотренным и в таком случае приму меры, чтобы довести этот вопрос до сведения общего собрания членов, чего я не желаю (и вы тоже).
В погоне за тем, чтобы выдвинуться
Жизнь Маринуса ван дер Люббе после происшедшего с ним несчастного случая является сплошной погоней за признанием и славой, постоянным стремлением к необычайному. Он перепробовал различные профессии, но все время мечтает о чем-то из ряда вон выходящем, о какой-нибудь большой удаче, которая сразу должна выдвинуть его на первое место. Зимой 1927/28 г. он работает в качестве младшего официанта при буфете на Лейденском вокзале, летом 1928 г. — в качестве лакея в отеле Van Holland в Нордвике. В промежутках он занимается торговлей. В течение нескольких недель он ведет за собственный счет торговлю картофелем. Затем он работает паромщиком на пароме, перевозящем строительные материалы между Нордвиком и Сассенхеймом. При этом его никогда не покидает мысль о каком-то большом «деле». В декабре 1929 г. у него снова конфликт с комсомолом, потому что он издает по собственному почину листовки, которые подписывает своим именем. В нашем распоряжении имеется письмо Маринуса ван дер Люббе, относящееся к тому времени, когда он в припадке самокритики характеризует свое отношение к коммунизму.
Он пишет:
Нельзя точнее охарактеризовать духовную жизнь Маринуса ван дер Люббе. Его анархический образ мышления, его стремление выдвинуться, его недисциплинированность делали его чуждым партии, которая требует и в интересах дела должна требовать от своих членов самой строгой дисциплины.«Все это показывает, что я не настоящий большевик. Я чувствую, что теперь никак не являюсь таковым (хотя я очень радикально настроен по отношению к капитализму и всему, что с ним связано) и быть может, никогда не смогу стать им. Теперь я временами чувствую себя совершенно чуждым в лагере (я имею под этим в виду партию)».
Переплытие Ламанша
Летом 1930 г. ван дер Люббе отправлялся в Кале. По возвращении оттуда он рассказывает, что зарабатывал себе на пропитание на земляных работах, причем сделал несколько раз попытку переплыть канал. Мы произвели обстоятельное расследование, действительно ли им была предпринята такая попытка. Мы не нашли подтверждения этого. Однако, — безразлично, была ли сделана эта попытка или нет, — весь этот эпизод характерен для ван дер Люббе, для его мышления и образа жизни. Для него важно не само достижение, а тот факт, что он становится предметом разговоров, что о нем говорят. Он ищет славы, но она ему не дается. Хвастливые рассказы о его плавании через канал вызывают у большинства собеседников скептические улыбки и насмешки. Хотя в 1930 г. Маринус снова вступает в комсомол, связь между ним и другими комсомольцами становится все слабее. Организация тем временем значительно окрепла. На ван дер Люббе все более и более смотрят, как на чуждый элемент, и все признаки говорят за то, что в самом скором времени должен последовать его окончательный уход из организации.
Дом на Уйтерсте Грахт
По своему наружному виду дом № 56 на Уйтерсте Грахт ничем не отличается от типичных голландских домов. Но когда вы заведете с лейденцем разговор об этом доме, вы сейчас заметите, что это какой-то особенный дом, в котором живут особенные люди и происходят необычайные вещи. Некоторые лейденские обыватели считают этот дом притоном разврата. Обитатели его — степенная супружеская чета ван Цийп. Муж уходит на работу, жена ведет хозяйство. Несколько комнат она сдает жильцам. Комнаты эти меблированы убого и без комфорта. Сдаются они дешево, и поэтому в них жили и живут главным образом студенты и безработные, от поры до времени также какая-нибудь проститутка. Ван дер Люббе долгое время был жильцом у госпожи ван Цийп; переехав оттуда, он почти ежедневно приходил в этот дом. Одновременно с ним здесь жили студент Пит ван Альбада и шофер Исаак Финк. Одно время к числу жильцов госпожи ван Цийп принадлежал также какой-то «таинственный» немецкий студент. Все названные жильцы были связаны одной общей чертой: они были гомосексуалисты; тот или другой из них быть может способен был также к нормальному половому влечению. Сам по себе этот факт не имеет значения и не заслуживал бы упоминания. Но мы должны подчеркнуть его, потому что на почве гомосексуальности ван дер Люббе возникла в дальнейшем его связь с национал-социалистами во время его поездок в Германию.
Пит ван Альбада, переехав из дома на Уйтерсте Грахт, женился. Шофер Исаак Финк тоже живет теперь с женщиной. Тем не менее установлено, что ван дер Люббе находился с ними, а также с другими в гомосексуальной связи. Исаак Финк рассказывал нашему информатору, что он часто спал с ван дер Люббе в одной постели. Пит ван Альбада находился в гомосексуальных отношениях с одним профессором лейденского университета. Маринус ван дер Люббе по всей своей конституции гомосексуалист. У него женская повадка, а его робость и страх перед женщинами установлены многими показаниями, известна также его потребность в привязанности и нежности мужчин. Один голландский писатель, хорошо знакомый с условиями в доме на Уйтерсте Грахт и часто беседовавший с ван дер Люббе, рассказывает: «Я всегда имел ощущение, что Люббе ищет физической близости со мной, но что у него не хватает смелости для этого». У нас имеется, кроме того, еще одно доказательство гомосексуальности ван дер Люббе. В своих странствованиях он сталкивался со многими молодыми ремесленниками и рабочими. Когда в связи с пожаром в рейхстаге имя Маринуса ван дер Люббе запестрело на столбцах газет, ко мне явился один молодой немецкий рабочий. Этот рабочий в 1931 г. переночевал вместе с ван дер Люббе в одной ночлежке для молодежи. Между ними завязался тогда разговор, о котором этот рабочий дал показания, засвидетельствованные у нотариуса. Приводим то место из нотариального протокола, которое представляет для нас особую важность: «Мы разговаривали таким образом очень долго. Во время разговора голландский рабочий придвинулся поближе ко мне. Он неоднократно пытался прикоснуться к моему половому органу. Только когда я решительно заявил ему, что не пойду на подобные вещи, он прекратил эти попытки». Задача настоящей книги требует, чтобы жизнь ван дер Люббе была освещена во всех ее деталях и закоулках. Гомосексуальность ван дер Люббе вместе с его стремлением заставить говорить о себе оказали решающее влияние на его жизнь. Вот почему этот вопрос здесь является чем-то большим, чем частным делом.
«Образовательное путешествие» по Европе
Переплытие канала кончилось полным провалом. Оно не удалось фактически и не сделало ван дер Люббе известным. Тогда у Маринуса рождается новая мысль, которая должна импонировать лейденцам. Он замышляет большое «рабочее, спортивное и образовательное путешествие по Европе и СССР». Он заказывает открытки со своим портретом и портретом своего сотоварища по путешествию Хольверды. Эти открытки для него самое главное во всей затее. Над головами обоих парней сияет какая-то таинственная звезда. На открытке напечатано на четырех языках, что ван дер Люббе и Г. Хольверда предпринимают путешествие по Европе и Советскому Союзу. Входило ли это действительно в их намерения? Еще до начала путешествия приятели поссорились. Как сообщают друзья ван дер Люббе, ссора произошла из-за того, что Хольверда присвоил себе выручку за открытки, которые он продавал в Лейдене. Друзья Хольверды утверждают, что выручку присвоил себе ван дер Люббе. Как бы то ни было, Хольверда остался в Лейдене. Намерен ли был ван дер Люббе после этого путешествовать в одиночку? В апреле 1931 г. он действительно отправился в Германию. На открытках значится, что путешествие начнется 14 апреля 1931 г. из Лейдена. Имеется открытка с видом, которую ван дер Люббе послал из Потсдама семье Хольверды. Открытка помечена 14 апреля 1931 г., т. е. тем днем, когда должен был начаться поход из Лейдена. 28 апреля 1931 г. ван дер Люббе арестовывают в Гронау в Вестфалии за то, что он продает на улице открытки, изображающие его и его приятеля Хольверду. Суд в Мюнстере приговаривает его к денежному штрафу за продажу почтовых открыток без надлежащего разрешения. После пожара рейхстага правительство Гитлера распространило версию, будто ван дер Люббе был арестован в Гронау за продажу коммунистической литературы. Коммунистическая литература заключалась в почтовой открытке, на которой изображены ван дер Люббе и Хольверда. В начале мая ван дер Люббе снова в Лейдене. Путешествие по Европе закончилось тем же, чем и «переплытие канала».
Выход ван дер Люббе из комсомола
В начале апреля 1931 г., незадолго до первой поездки ван дер Люббе в Германию, произошел также окончательный формальный разрыв между ним и коммунистическим союзом молодежи. Маринуса ван дер Люббе уже давно ничто не связывало с коммунистической молодежью Лейдена. Ему грозило исключение из комсомола и коммунистической партии. Он предупредил это, заявив о своем выходе из организации. С этого дня он нападает на коммунистическую партию Голландии при каждой возможности. Внутренне он уже два года как отошел от коммунистического движения. 21 января 1929 г., когда в результате конфликта он вышел из организации, он обратился в комсомол с письмом, в котором писал:
Перед нами странный образ молодого человека, внешность которого ни в коей мере не соответствует его внутреннему состоянию. Сильный, столь сильный, что его называют «Дэмпсеем», по-видимому, имеющий все качества, чтобы оказаться победителем в жизни, он в действительности во всех отношениях пасует перед жизнью. Писатель Е. Кнуттель из Лейдена, которому часто приходилось иметь дело с ван дер Люббе, дает ему следующую характеристику:«Меня охватил определенный пессимизм. Как это произошло, мне самому непонятно. Я пытался всячески бороться с этим».
Этому упрямству сопутствует какая-то странная мягкость, которую часто можно заметить у гомосексуалистов. Наряду с этим — склонность ко лжи и преувеличениям. Госпожа ван Цийп, которая очень хорошо знает ван дер Люббе, рассказывает, что он не очень церемонится с правдой. Его лучшие друзья — каменщик Хартвельд, шофер Исаак Финк и брат его Коос Финк — тоже говорят о тщеславии ван дер Люббе, которое часто толкает его ко лжи и преувеличениям.«Когда вы долго беседуете с ван дер Люббе по какому-либо вопросу, он соглашается с вами. Вам кажется, что вы убедили его.
На следующий день вы получаете от него письмо, в котором ван дер Люббе сообщает, что он остается при своей прежней точке зрения».
Знакомство ван дер Люббе с д-ром Беллом
Вернувшись в Лейден из своей первой поездки в Германию весной 1931 г., ван дер Люббе рассказывает своим приятелям о каком-то господине, который взял его в свой автомобиль и совершил с ним большую поездку. Мы не знаем, верно ли это сообщение ван дер Люббе, не выдумал ли он этого господина из Лейпцига. Но мы знаем, что во время своей первой поездки в Германию ван дер Люббе познакомился с человеком, который оказал решающее влияние на его судьбу. В это время д-p Георг Белл, натурализовавшийся в Германии шотландец, играл видную роль в национал-социалистcком движении. Приблизительно год спустя он и несколько его приятелей подверглись сильным преследованиям со стороны некоторых руководителей штурмовых отрядов, так что ему пришлось опасаться за свою жизнь. Ниже мы даем описание его убийства. Друзья его дали нам важные показания относительно связей д-ра Белла и роли, которую он играл в партии национал-социалистов. Друг его, г-н В. С., в запротоколированном показании точно описывает знакомство Белла с ван дер Люббе. Цитируем дословно это место из его показаний:
С тех пор ван дер Люббе состоял в постоянной переписке с д-ром Беллом. Личную связь с Беллом он возобновил в сентябре 1931 г.«Белл рассказывал мне, — если память мне не изменяет, это было в мае 1931 г., — что он познакомился с молодым голландским рабочим, который ему очень понравился. Кажется, он встретил его во время поездки в автомобиле в окрестностях Берлина или Потсдама. Они встретили на дороге странствующего парня и взяли его к себе в автомобиль. Он оказался молодым голландским рабочим. Впоследствии этот молодой голландец посещал Белла и в Мюнхене. Белл называл его Ренус или Ринус. Он часто с ним встречался».
Поездка в Мюнхен
Маринус ван дер Люббе оставался в Лейдене недолго. В сентябре 1931 г. он снова собирается в Германию. Своему другу Коосу Финку он поручает получать за него и хранить его пенсию (она была присуждена ему в размере семи гульденов в неделю за инвалидность). Путешествуя по Рейну, ван дер Люббе вступает в Бахарахе в разговор с одним мотоциклистом. Последний оказывается его соотечественником, трамвайным кондуктором Плегком из Гааги, Блемфонтейнштр., 24. Плегк берет Маринуса с собой, сажает его в, люльку мотоциклетки. Переночевали они в Ротенбурге на р. Таубер, — Плегк — в гостинице, Маринус — в ночлежке для мотодежи. Плегк сообщил нашему информатору некоторые данные о его разговоре с ван дер Люббе. Он спросил последнего, что тот делает в Германии. Ван дер Люббе ответил, что ищет работу. На вопрос, не проще ли было бы ему найти работу в Голландии, ван дер Люббе в самом уверенном тоне возразил, что работу в Германии он найдет. Кондуктор Плегк подчеркнул нашему информатору, что его очень удивила эта уверенность. Из Ротенбурга Плегк поехал дальше, в Мюнхен. Он взял ван дер Люббе с собой до Мюнхена. У самого города они расстались. Вероятно, ван дер Люббе пробыл в Мюнхене несколько дней, ибо по своем возвращении он подробно и обстоятельно описывал друзьям этот город. Он говорил не только о самом городе, но много рассказывал также о своих приключениях в Мюнхене, о том, что он познакомился там со многими людьми. Тот молодой рабочий, показания которого, запротоколированные у нотариуса, мы уже цитировали выше, сообщает об этом следующее:
Этот д-р Б. не кто иной, как д-р Белл, которого ван дер Люббе посетил в Мюнхене. Д-р Белл ввел его в национал-социалистские круги и между прочим познакомил также с начальником гитлеровского штаба Ремом. В то время д-р Белл был еще советником Рема по вопросам внешней политики и столь близким его другом, что Рем впоследствии дал ему конфиденциальное поручение установить связь с майором республиканского флага[4] Майром. Над Ремом висела тогда угроза расправы со стороны национал-социалистов, и он искал через посредство Белла поддержки у Майра. Все эти факты стали известны из показаний Майра и Белла на открытом судебном разбирательстве в октябре 1932 г., когда капитан Рем подал жалобу на социал-демократическую газету «Мюнхенер пост». Белл был не только советником Рема по вопросам внешней политики, он обделывал также его амурные дела. «Мюнхенер пост» и другие газеты опубликовали в 1932 г. письма Рема к молодым людям, письма, из которых видно, что Рем — педераст. Д-р Белл поставлял Рему этот живой товар. Он был посвящен в тайну гомосексуальных сношений Рема с рядом юношей, потому что сам свел его с большинством этих молодых людей. Белл вел точный список всех юношей, которых он сводил с Ремом. Он предвидел, что рано или поздно могут возникнуть трения между ним и национал-социалистскими главарями. Правда, он был доверенным лицом Альфреда Розенберга, главного редактора газеты «Фёлькишер беобахтер», правда, он был агентом Детердинга и по поручению национал-социалистической партии установил связь с этим последним; но у него были враги, которые не останавливались ни перед чем. С помощью этого списка Белл надеялся постоянно держать Рема в своих руках. В настоящее время список этот больше не существует. В апреле 1933 г. Белл, которому грозила смерть от руки фашистов, бежал в Куфштейн в Австрию, но здесь на него напала банда штурмовиков и убила его. При этом похищены были все компрометирующие документы, которые находились у Белла и которые он хотел использовать против национал-социалистской партии, в том числе и этот список.«Голландец рассказывал мне, как ему хорошо жилось в Мюнхене. Он говорил, что им заинтересовался какой-то д-р Б., который познакомил его со многими лицами. Он намекнул, что через посредство д-ра Б. он сошелся с влиятельными личностями. Об этом д-ре Б. он говорил в восторженных выражениях».
В. С., друг Белла, дал следующие запротоколированные показания относительно этого списка:
«Ринус» есть сокращенное имя Маринус. В списке любовных связей капитана Рема имелось также имя ван дер Люббе. Из Мюнхена ван дер Люббе действительно совершает часть своего возвещенного с такой шумихой «рабочего, спортивного и образовательного путешествия». У нас имеется открытка, написанная им из Кракова. Наш информатор видел письмо к приятелю, отправленное им из Будапешта, а также открытку из Белграда. Ван дер Люббе вернулся в Лейден в январе или феврале 1933 г. и много рассказывал о своем путешествии. Между прочим, он рассказывал, что по дороге в Будапешт он встретил молодого ремесленника, сестра которого жила в доме терпимости в Будапеште. Ван дер Люббе рассказывал, что он задумал спасти девушку из дома терпимости, что она требовала от него любви, но он провел с ней ночь в одной комнате, не дотронувшись до нее, и отправился затем дальше. Рассказы о спасении девушек типичны для гомосексуалистов и называются, по Фрейду, «комплексом Парсифаля».«Д-р Белл вынул из своего секретного шкафа несколько документов. Он указал мне на один лист и заметил: «Это перечень любовных похождений Рема. Если я когда-либо обнародую этот перечень, Рем; будет политически мертвым человеком». Он показал мне этот список. В нем значилось около 30 фамилий. Я с точностью помню одно имя «Ринус», за которым следовала голландская фамилия, начинающаяся словами «ван дер».
Река на границе между Польшей и Советским Союзом
Рассказ ван дер Люббе о его путешествии передан нашему информатору нескольким друзьям Маринуса, причем их сообщения не расходятся между собой. В этом рассказе необходимо отметить еще одно место. Ван дер Люббе рассказывал, что он был в Польше и дошел до советской границы. «Могучая река, — говорил он, — отделяет Польшу от Советского союза». Люббе якобы пытался переплыть эту реку, чтобы попасть в СССР, но ружейный огонь польских солдат-пограничников заставил его вернуться. Его якобы продержали несколько дней в польской тюрьме, из которой он мог видеть советскую пограничную охрану по ту сторону реки, затем его по этапу доставили на германскую границу. Друзья ван дер Люббе были крайне изумлены, узнав от нашего информатора, что между Польшей и Советским союзом нет никакой «могучей пограничной реки». Этот рассказ тоже характерен для лживости и хвастливости ван дер Люббе. Одно несомненно: нога Люббе никогда не ступала на почву СССР. При всем своем влечении к хвастовству он сам ни разу не утверждал, что был в Советском Союзе.
Открытки и письма ван дер Люббе, которые видел наш информатор, показывают, что Люббе в последние месяцы 1931 г. и в начале 1932 г. действительно побывал в ряде городов Венгрии, Польши, Югославии и Чехословакии. По-видимому, во время своего путешествия он завел знакомства с богатыми господами. Он рассказывал, что в Будапеште один господин подарил ему новые ботинки, а другой купил ему в Югославии железнодорожный билет. Д-р Белл ввел ван дер Люббе в национал-социалистские круги, с которыми последний оставался с тех пор в постоянной связи. Его знакомые в один голос сообщают, что Люббе получал очень много писем из Германии. Люббе всегда старательно скрывал эти письма из Германии от своих друзей и знакомых.
В гостях у национал-социалистов
Ван дер Люббе вернулся в Лейден в январе или феврале 1932 г. Он приехал раньше, чем его ожидали. Как рассказывает г-жа ван Цийп, он прислал ей из Берлина открытку, и в тот же день, когда пришла открытка, приехал сам. Следовательно, из Берлина в Лейден он приехал либо по железной дороге, либо на автомобиле. Остается открытым вопрос, откуда он взял деньги для этого. Приблизительно через два месяца ван дер Люббе в третий раз отправился в Германию. Перед отъездом у него был конфликт с кассой, выплачивавшей ему пенсию за инвалидность. Он требовал повышения пенсии, касса отказала, тогда он пришел в ярость и разбил в помещении кассы несколько оконных стекол. Голландский суд приговорил его к трем месяцам тюрьмы. Ван дер Люббе уехал в Германию, не отбыв наказания. Мы знаем об этой поездке Люббе, что он побывал в Берлине и Саксонии. 1 и 2 июня 1932 г. он ночевал в Зерневице (округ Мейсен в Саксонии), где его видели в обществе гласного Зоммера и владельца садоводства Шумана. Зоммер и Шуман — национал-социалисты. После пожара рейхстага Зоммер сообщил бургомистру Броквицу о пребывании ван дер Люббе в Зерневице. Этот факт был официально запротоколирован д-ром Гертлем в окружном управлении в Мейсене. Протокол был доставлен саксонскому министру внутренних дел, который в особой записке довел об этом до сведения германского министра внутренних дел Фрика. Эти факты стали известны благодаря запросу социал-демократического депутата в саксонском парламенте. Их никто с тех пор не оспаривал. Газеты, сообщившие об этом запросе, писали также, что вскоре после того как гласный Зоммер сделал свой доклад о пребывании ван дер Люббе в Зерневице, он бесследно исчез. Это сообщение тоже не было опровергнуто. По всей вероятности ван дер Люббе после своего пребывания в Зерневице оставался еще несколько дней в Германии. По возвращении в Голландию он был 21 июня арестован в Утрехте. Здесь он пробыл девять дней под арестом и затем был переведен для отбытия своего наказания в тюрьму С.-Гравенхаге в Гааге.
Ван дер Люббе усиливает свои нападки на коммунистическую партию
2 октября 1932 г. ван дер Люббе был выпущен из гаагской тюрьмы. Он приехал в Лейден. До конца года он предпринял несколько поездок: он посетил своего отца в Дордрехте, побывал в Амстердаме и Гааге. Во всех этих городах он выступал на различных собраниях с резкими выпадами против коммунистической партии. Мы располагаем показаниями о той борьбе, которую ван дер Люббе вел против коммунистов. 6 октября 1932 г. он участвовал в митинге в здании хлебной биржи в Лейдене, на котором главным оратором был лидер голландских фашистов И.А. Баарс. Вскоре после пожара рейхстага, когда фашистская пресса объявила ван дер Люббе коммунистом, несколько участников этого собрания, люди независимые, изложили в нотариально заверенном протоколе, как вел себя ван дер Люббе на этом собрании. Он выступал тогда за то, чтобы не мешать говорить лидеру фашистов, обрушивался на присутствовавших в зале антифашистов за их попытки прервать Баарса и в своей речи воздержался от каких-либо нападок на фашистов. Приводим снимок с нотариально заверенного протокола.
На этом собрании ван дер Люббе зашел еще дальше, чем на других. Он самым резким образом обрушился на коммунистическую партию, нападал в самых крайних выражениях на ее политику и призывал бастующих шоферов к террористическим актам вопреки линии компартии. Свыше двадцати участников этого собрания дали сообщения, запротоколированные нами, об этом выступлении ван дер Люббе. Подписавшиеся принадлежат к самым различным партиям, некоторые из них — беспартийные. Все они согласны, что речь ван дер Люббе на этом собрании была направлена против коммунистов. Поведение ван дер Люббе после его выхода из голландской коммунистической партии носит вполне определенный характер. На каждом собрании его нападки на коммунистическую партию становятся все резче. Аргументы, с которыми он выступает в последние месяцы 1932 г., носят явную печать фашистской идеологии. Свидетели сообщают, что он вплетал в свои речи антисемитские выпады. Речи его были построены из фраз, прямо заимствованных из словаря национал-социалистской пропаганды. Свидетели показывают, что в своих речах он указывал на различие между «хищническим» и «созидательным» капиталом, т. е. употреблял терминологию национал-социалистов. Не подлежит сомнению, что ван дер Люббе, во всяком случае в последние месяцы 1932 г., поддался на удочку национал-социализма. Разочарованный мещанин вернулся в родное лоно.
Последняя поездка в Германию в феврале 1933 г.
В январе 1933 г. ван дер Люббе пришлось снова лечь в больницу. Болезнь глаз у него усилилась. Он пролежал в лейденской больнице четыре недели. В это время он получал много писем из Германии. Из больницы он вышел к середине февраля. Гитлер был тогда уже германским канцлером. Ван дер Люббе говорил своим знакомым, что должен ехать в Германию; он намекал при этом, что ожидает для себя многого от этой поездки. Сообщения, сделанные знакомыми ван дер Люббе нашему информатору, сходятся в следующем: Люббе говорил им, что его немецкие друзья настаивают на его приезде в Германию. Не установлено, знал ли уже тогда ван дер Люббе, что он предназначен для «большого дела». Быть может он надеялся лишь, что его национал-социалистские друзья помогут ему найти место и работу. Так или иначе, несомненно, что он многого ожидал от этой поездки. Об этом свидетельствует также его разговор с г-жей ван Цийп незадолго перед его отъездом. Она рассказала нашему информатору содержание этого разговора. Ван дер Люббе сказал, что скоро истекает срок его паспорта; тогда она спросила его, должен ли он непременно ехать и не лучше ли было бы для него остаться в Лейдене? На это ван дер Люббе ответил, что у него есть важное дело в Германии и что паспорт понадобится ему только еще этот последний раз. Ван дер Люббе оставил Лейден в середине февраля 1933 г. Как сообщает «Фоссише цейтунг» от 2 марта 1933 г., он ночевал 17 февраля в Глиндове на Вердере и 18 февраля отправился далее в Берлин. В Берлине он встретился со своими друзьями национал-социалистами, с которыми его познакомил Белл. Он немедленно возобновил связь с группой графа Гельдорфа.
Ван дер Люббе — орудие провокации
27 февраля ван дер Люббе арестовывают в горящем здании рейхстага. При зареве пожара разыгрывается мистификация, героем которой несколько часов является ван дер Люббе. После этого он должен уступить сцену действительным главным актерам.
Прожекторы истины разрывают дымовую завесу лжи и проливают безжалостный свет на тех, кто решил воспользоваться ван дер Люббе как орудием для выполнения своих замыслов. Это — Геринг и Геббельс.
Почему в качестве орудия был выбран ими именно ван дер Люббе?
Ван дер Люббе был до апреля 1931 г. членом голландской коммунистической партии. Агенты Геринга и Геббельса полагали, что этого достаточно, для того чтобы взвалить на коммунистов вину в поджоге рейхстага.
Гомосексуальные связи ван дер Люббе с национал-социалистскими вождями, его материальная зависимость от них делали его покорным рабом поджигателей.
Голландское подданство ван дер Люббе было желательной придачей.
Оно облегчало Герингу и Геббельсу задачу — представить пожар рейхстага как дело интернационального заговора.
Геринг и Геббельс хотели представить поджог рейхстага как дело интернационального коммунизма. С этой целью были арестованы и обвинены в соучастии три болгарина, хотя они не имели ровно никакого отношения к этому делу.
По всем этим соображениям ван дер Люббе был избран «орудием» преступления.
Кто главные действующие лица в этом заговоре? Присмотритесь к ним.
План поджога сочинил фанатический поборник лжи и провокации д-р Геббельс.
Руководство всем делом находилось в руках морфиниста капитана Геринга.
Отряд поджигателей вел убийца из-за угла, исполнитель приговоров тайного фашистского трибунала — Эдмунд Гейнес.
Орудием был полуслепой мальчишка-педераст Маринус ван дер Люббе.
Когда в 1886 г. чикагская полиция с помощью нанятых провокаторов инсценировала покушение, причем от взрыва бомб погибло большое число полицейских, прошло целых семь лет, пока была вскрыта эта провокация. Орудия ее были хорошо выбраны. После поджога рейхстага достаточно было трех дней, и всему миру стало ясно, что рейхстаг подожгли национал-социалисты. Орудие провокации ван дер Люббе выбрано было слишком неумело.
ДЕЙСТВИТЕЛЬНЫЕ ПОДЖИГАТЕЛИ
Германский рейхстаг
9 июня 1884 г. в Берлине в присутствии Вильгельма I произошла закладка здания германского рейхстага. Здание это было построено по планам франкфуртского архитектора Пауля Валлота в стиле традиционного ренессанса. Стройка продолжалась свыше десяти лет и обошлась в 27 млн марок. Закончилась она 5 декабря 1894 г.
Здание рейхстага стоит на площади республики напротив памятника Бисмарку. Восточный фасад здания выходит на улицу Фридриха Эберта, южный — к Тиргартену, северный — по направлению к Шпрее.
Здание состоит из подвального этажа, партера, главного этажа, одного промежуточного и двух верхних этажей. Длина фасада — 137 метров. Здание увенчано большим куполом, окруженным четырьмя малыми куполами. В центре главного этажа находится большой зал заседаний с трибунами.
Три стены зала заседаний покрыты деревянной облицовкой, стена за креслом председателя обтянута материей. Эстрада, трибуны, скамьи депутатов, — все это из дерева. Скамьи расположены амфитеатром в виде семи расходящихся веером секторов; узкие проходы между скамьями устланы тяжелыми коврами. Зал заседаний окружен кольцевым коридором, ведущим в кулуары. Коридоры и кулуары устланы коврами, обставлены мягкими креслами и увешаны портьерами.
В главном этаже расположены кроме того многочисленные помещения и залы с окнами на улицу. Читальни, архив и библиотека помещаются частью в главном, частью в промежуточном этаже. В подвальном этаже находятся котлы центрального отопления и вентиляционная установка. Из подвального этажа небольшая лестница ведет к подземному ходу, который проходит под колоннадой рейхстага и под улицей Фридриха Эберта и ведет ко дворцу председателя рейхстага Геринга (дворец находится на другой стороне улицы). Подземный ход отделен от упомянутой лестницы, а также от подвалов центрального отопления особой дверью. По стенам этого коридора проходят отопительные трубы.
Главный вход в рейхстаг выходит на площадь республики и открывается только в торжественных случаях.
Как посетитель попадает в рейхстаг
Во всех своих сообщениях о пожаре рейхстага правительство Гитлера старательно обходило вопрос о том, каким образом поджигатели проникли в рейхстаг. Оно рассчитывало на то, что почти никто из немцев и иностранцев не знаком с процедурой пропуска в рейхстаг, с теми формальностями, которые должны быть выполнены при этом. Нижеследующий перечень показывает, что требуется от посетителя, для того чтобы он мог попасть в рейхстаг.
1. Не-члены рейхстага и посетители могут пройти в рейхстаг только через подъезд № 2 или через подъезд № 5. Первый выходит на Симсонштрассе, второй — на набережную Шпрее.
2. Проходя через подъезд № 5, посетитель попадает в отгороженное пространство. Оно отделено веревочным барьером. За барьером находятся специальные чиновники, регистрирующие посетителей.
3. Каждый посетитель обязан обратиться к такому чиновнику. Невозможно пройти в рейхстаг, не заявившись у чиновника. Для этой цели посетитель заполняет печатный бланк, указывает на нем свое имя, имя депутата, к которому он направляется, а также цель посещения.
4. Заполненный бланк относится курьером рейхстага к тому депутату, которого указал посетитель. Депутата спрашивают, согласен ли он принять посетителя.
5. Пока вернется курьер с согласием депутата, посетитель ожидает в особом помещении. При этом он находится под постоянным наблюдением дежурных чиновников рейхстага.
6. Когда получено согласие депутата принять посетителя, курьер ведет посетителя к данному депутату. Курьер обязан проводить посетителя до самого депутата и может удалиться только тогда, когда посетитель стоит перед депутатом, лицом к лицу с ним.
7. Все посетители вносятся в особый список. Запись производится на основе бланков, заполненных посетителями.
Пожар в рейхстаге
27 февраля между девятью и четвертью десятого в здании рейхстага вспыхнул пожар. Первое официальное сообщение о пожаре рейхстага последовало еще в тот же вечер по радио. Берлинская радиостанция кроме того сообщала, что поджигателем является голландский коммунист по имени ван дер Люббе. Он якобы во всем сознался. В официальном сообщении говорилось, что проникшие в горящее здание рейхстага полицейские чиновники нашли там ван дер Люббе, что на нем были только брюки, и что у него найдены голландский паспорт и членская книжка голландской коммунистической партии. Рано утром 28 февраля 1933 г. официальное «Прусское агентство печати» распространило следующую версию о пожаре рейхстага:
«В понедельник вечером возник пожар в рейхстаге. Имперский комиссар при прусском министерстве внутренних дел министр Геринг немедленно по прибытии на место пожара распорядился принять меры и взял на себя руководство всеми действиями. При первом сообщении о пожаре прибыли также рейхсканцлер Адольф Гитлер и вице-канцлер фон Папен[9].
Налицо, несомненно, самый серьезный из всех бывших до сих пор в Германии случаев поджога. Как показало полицейское расследование, во всем здании рейхстага, от подвального этажа до купола, заложены были горючие материалы. Они состояли из препаратов дегтя и зажигательных факелов и были заложены в кожаные кресла, под печатными материалами рейхстага, у дверей, занавесок, деревянных обшивок и около других легко воспламеняющихся предметов. Один полицейский чиновник заметил в погруженном в темноту здании людей с горящими факелами. Он немедленно выстрелил. Удалось схватить одного из поджигателей. Это 24-летний каменщик ван дер Люббе из Лейдена в Голландии; он имел при себе выправленный надлежащим образом голландский паспорт и объявил себя членом голландской коммунистической партии.
Центральный корпус рейхстага сгорел дотла, зал заседаний со всеми трибунами и кулуарами уничтожен, убытки достигают миллионов.
Этот поджог является самым чудовищным из всех террористических актов большевиков в Германии. Среди сотни центнеров злонамеренных документов, обнаруженных полицией при обыске в Доме имени Карла Либкнехта, найдены инструкции по проведению коммунистического террора по большевистскому образцу.
Согласно этому плану должны были быть подожжены правительственные здания, музеи, дворцы и наиболее важные предприятия. В инструкциях рекомендовалось во время беспорядков и столкновений гнать впереди групп террористов женщин и детей и по возможности даже семьи полицейских. Обнаружение этих документов помешало планомерному осуществлению большевистской революции. Тем не менее, поджог рейхстага должен был послужить сигналом к кровавому восстанию и гражданской войне. Уже во вторник в четыре часа утра должны были начаться большие грабежи в Берлине. Установлено, что с сегодняшнего дня должны были начаться по всей Германии террористические акты против отдельных личностей, против частной собственности, против жизни и имущества мирного населения. Вслед за этим должна была развернуться гражданская война.
Имперский комиссар в прусском министерстве внутренних дел, министр Геринг, принял против этой громадной опасности самые решительные меры. Он при всех обстоятельствах и всеми средствами поддержит авторитет государства. Пока можно установить, что первое нападение преступных элементов отбито. Для защиты общественной безопасности еще в понедельник вечером все общественные и наиболее важные предприятия получили полицейскую охрану. Полицейские броневики беспрерывно патрулируют в тех частях города, которые подвержены наибольшей опасности. Вся охранная и уголовная полиция в Пруссии немедленно была приведена в боевую готовность. Мобилизована вспомогательная полиция. Издан приказ об аресте двух руководящих коммунистических депутатов, против которых имеются серьезные подозрения относительно их участия в поджоге. Остальные депутаты и должностные лица коммунистической партии арестовываются в порядке предварительного, заключения. Во всей Пруссии запрещены на четыре недели коммунистические газеты, журналы, листовки и плакаты. На четырнадцать дней запрещены все газеты социал-демократической партии, так как поджигатель в своем показании сознался также в связи с германской социал-демократической партией. Благодаря этому признанию единый фронт коммунистов и социал-демократов стал очевидным фактом. Этот факт требует от лица, ответственного за охрану безопасности в Пруссии, решительных мер; они диктуются его долгом сохранить в этот момент чрезвычайной опасности авторитет государства. Последние события полностью подтвердили необходимость уже ранее принятых особых мер (декреты, разрешающие применять огнестрельное оружие, вспомогательная полиция и т. д.). Эти меры дают государственной власти достаточную силу, чтобы подавить в зародыше всякое дальнейшее покушение на спокойствие в Германии, а с нею и во всей Европе. В эту серьезную годину имперский министр Геринг требует от германской нации соблюдения строжайшей дисциплины. Он ожидает всемерной поддержки от населения, за безопасность и охрану которого он поручился собственной головой».
Первые сообщения в прессе
Утром 28 февраля миллионы людей прочитали в газетах описание, пожара рейхстага. Громадные кричащие заголовки возвещали: германский рейхстаг объят пламенем! Это событие затмило все остальные. В Лондоне Париже, Нью-Йорке, Амстердаме, Праге и Вене читателю преподносят подробное описание горящего рейхстага. Но пока еще говорят только репортеры; в их телеграммах не обходится, конечно, без таких выражений, как: «языки пламени, поднимающиеся к ночному небу», и без шаблонной фразы о «жутко красивой картине». Во всех сообщениях единодушно, говорится, что большой зал заседаний рейхстага сгорел дотла, а также и купол над ним, что стеклянная крыша купола лопнула, стропила согнулись. Кольцевой коридор вокруг зала заседаний и кулуары тоже стали жертвой пламени.
В дальнейших сообщениях мировой печати обнаружился существенный разнобой. «Прагер тагеблат» сообщает 28 февраля, что огонь замечен был около 22 часов вечера, «Тан» пишет 1 марта, что пожар заметили в 21 час 15 минут, а лондонский «Таймс» от 28 февраля сообщает, что пожар вспыхнул вечером в 21 час.
Разнобой имеется также в сообщениях о том, как был открыт пожар. Принадлежащее Гугенбергу телеграфное агентство «Телеграфен унион» пустило следующую версию, подхваченную частью утренних газет 28 февраля 1933 г.
«Не подлежит сомнению, что с помощью факелов подожгли горючий материал в различных местах. Один полицейский заметил за оконным стеклом промелькнувший силуэт факелоносца и немедленно дал по нему выстрел».
В отличие от этого «Тан» от 1 марта 1933 г. сообщал, что первым заметил пожар служащий Дома инженеров, находящегося напротив рейхстага.
Число мест, в которых заложен был горючий материал, указывается газетами разное. «Прагер тагеблат» от 28 февраля сообщает о двадцати таких очагах пожара. Утреннее издание «Таймс» от того же числа сообщает, что рейхстаг был подожжен в четырех-пяти местах: так заявили берлинскому корреспонденту газеты дежурные полицейские офицеры. «Чикаго трибюн» пишет о десяти очагах.
Быстрота, с которой распространился огонь, позволяет заключить, что рейхстаг был подожжен во многих местах.
Начало погрома левых
Еще тлеет огонь на пепелище пожара, тысячеголовая толпа еще стоит перед горящим зданием рейхстага, как уже мчатся полицейские автомобили и мотоциклетки и маршируют колонны штурмовиков.
Первый арест последовал вскоре после полуночи. Когда забрезжил свет, в темных коридорах берлинского полицей-президиума на длинных скамьях сидели сотни арестованных: коммунисты, социалисты, пацифисты, писатели, врачи, адвокаты—их ночью вытащили из постелей и повезли в полицию. Многие из них спали, когда радио извещало о пожаре рейхстага.
Газеты, вышедшие в полдень, сообщили имена первых арестованных. Среди них находились писатели Людвиг Ренн, Эгон Эрвин Киш, Эрих Барон, Карл фон Оссецкий и Отто Леман-Руссбюльдт; врачи Бенхейм, Шминке и Ходанн; адвокаты Литтен, Барбаш и Феликс Халле; коммунистические депутаты Вальтер Штеккер, Эрнст Шнеллер, Фриц Эммерих, Оттомар Гешке и Вилли Каспер. Депутат рейхстага Торглер, обвиняемый в соучастии в поджоге, отправился утром 28 февраля в полицей-президиум, чтобы заявить протест против этого обвинения. Его немедленно арестовали. Коммунистические и социал-демократические газеты в этот день уже не вышли. Типографии газет «Форвертс», «Берлин ам морген», «Вельт ам абенд» были заняты полицией еще в ночь с 27 по 28 февраля, напечатанный уже тираж утренних выпусков был конфискован. Типография «Роте фане», находившаяся в Доме имени Карла Либкнехта, была уже за несколько дней до этого занята полицией. «Роте фане» была запрещена еще до пожара рейхстага.
Чрезвычайный декрет и декрет о смертной казни
Пожар в рейхстаге был потушен еще в ту же ночь. Через несколько часов президент республики подписал варварский указ, который был назван «Чрезвычайный декрет для защиты народа и государства»:
«На основании статьи 48-й конституции в целях борьбы с антигосударственными коммунистическими актами насилия постановляется:
§ 1. Статьи 114, 115, 117, 118, 123, 124 и 125 германской конституции отменяются впредь до дальнейшего распоряжения. Поэтому ограничения свободы личности, свободы выражать свое мнение, включая сюда и свободу печати, право союзов и собраний, нарушение тайны почтовой корреспонденции, телеграмм и телефонных разговоров, производство обысков и конфискаций, а также ограничения собственности допускаются независимо от установленных для этого законных пределов.
4. Кто нарушает распоряжения, изданные в порядке проведения этого декрета высшими властями союзных государств, равно как и всякий, кто призывает или возбуждает к такому противодействию, карается, поскольку это не наказуется более сурово другими статьями, арестом на срок не менее одного месяца или денежным штрафом, от 150 марок до 15 тысяч марок.
Нарушения абзаца 1, представляя опасность для человеческой жизни, караются каторжной тюрьмой, а при смягчающих вину обстоятельствах — тюремным заключением сроком не менее шести месяцев; если в результате этих действий последовала смерть человека, то виновные подлежат смертной казни, а при смягчающих вину обстоятельствах, караются каторжной тюрьмой сроком не менее двух лет. Наряду с этим допускается также конфискация имущества.
Кто призывает или подстрекает к совершению общеопасных противозаконных действий (абзац 2), карается каторжной тюрьмой, а при смягчающих вину обстоятельствах — тюремным заключением сроком не менее трех месяцев.
§ 5. Смертной казнью караются преступления, за которые по уголовному кодексу, а именно по § 81 (государственная измена), 229 (отравление отдельных лиц), 307 (поджоги), 311 (взрывы), 312 (затопление), 315 — абзац 2 (порча железнодорожных путей), 324 (массовое отравление), — полагается бессрочная каторга.
Смертной казнью или — поскольку уже прежде не предусмотрено более суровое наказание — бессрочной каторгой или каторгой сроком: до 15 лет караются:
1. Лица, замышляющие убийство президента республики, или члена, или комиссара общегерманского, или одного из союзных германских правительств, а также те, кто призывает к такому убийству, или предлагает себя для его выполнения, или принимает такое предложение, или сговаривается с другим лицом о таком убийстве.
2. Лица, совершившие деяния, предусмотренные § 115, абзац. 2 уголовного кодекса (мятеж) или § 125, абзац 2 уголовного кодекса (серьезное нарушение общественного мира), с оружием в руках или в сознательном и преднамеренном соучастии с вооруженным лицом.
3. Лица, лишающие другого свободы (§ 239 уголовного кодекса) с целью воспользоваться им как заложником в политической борьбе».
Травля коммунистов
Экстренные выпуски газет, речи министров, радио, плакаты возвещают стране: Коммунисты подожгли рейхстаг! За пожаром рейхстага должно было последовать восстание и гражданская война! Коммунисты собирались насиловать ваших жен! Убивать ваших детей! Они готовили массовые отравления! Травля проводится систематически и планомерно. Прессу наводняют баснями о зверских замыслах коммунистов. 1 марта 1933 г. «Фоссише цейтунг» сообщает из правительственных кругов:
«Правительство, как нам сообщают, придерживается того мнения, что создавшееся положение вещей угрожало и еще продолжает угрожать государству и народу. Материал, захваченный в Доме имени Карла Либкнехта, рассматривается в настоящее время верховным прокурором республики. Согласно официальным сообщениям, в этих документах содержатся доказательства, что коммунисты подготовляли террористические акты в таком масштабе, который представлял громадную опасность для государства и народа. Передают, что в конфискованных документах коммунистов имеются специально выработанные планы захвата заложников, главным образом жен и детей известных лиц, затем инструкции относительно поджогов общественных зданий, инструкции для террористических групп, которые должны выступить на определенных городских площадях, между прочим, также в форме полицейских, штурмовиков и “Стального шлема”[10]. Как нам заявляют, есть основания подозревать, что террористические акты коммунистов будут продолжаться и что центральное руководство ими возможно будет перенесено из Берлина в другое место. Есть основание предполагать, что точно так же, как в Доме имени Карла Либкнехта, и в других местах имеются подземные ходы, через которые коммунисты могут скрыться в минуту опасности. В связи с этим на границе приняты необходимые меры, чтобы сделать невозможным ее переход подозрительными лицами. Относительно поджога рейхстага заявляют, что имеются бесспорные доказательства того, что председатель коммунистической фракции рейхстага депутат Торглер оставался в обществе ван дер Люббе несколько часов в здании рейхстага и что его видели также в обществе других участников поджога. Говорят также, что другие поджигатели могли скрыться через подземные ходы, которые соединяют (в связи с системой отопления рейхстага) здание самого рейхстага с домом председателя рейхстага.
В связи с этим указывают на арест двух лиц, телефонировавших из рейхстага, что зачинщиком поджога якобы является президент рейхстага Геринг; как заявляют, при этом обнаружилась связь с социал-демократической партией и ее прессой.
Власти заявляют, что борьба против коммунизма будет теперь вестись самым энергичным образом. Кто работает заодно с коммунистами, или против кого имеются достаточные подозрения в этом смысле, с тем будет поступлено с такой же суровостью, как с самими коммунистами. Вместе с тем из заявлений правительственных инстанций явствует, что выборы состоятся во всяком случае. Заслуживает внимания, что чрезвычайный декрет “для защиты народа и государства” и декрет, вводящий гораздо более тяжелые наказания за государственную измену, чем это было до сих пор, взаимно дополняют друг друга. Правительственные инстанции заявляют, что отдельные статьи упомянутых декретов “для защиты народа и государства”, направленных главным образом против коммунистов, оказались необходимыми в связи с документами, найденными в Доме имени Карла Либкнехта. Так, например, это относится в особенности к таким предусмотренным в уголовном кодексе преступлениям, как отравление отдельных лиц или организации массовых отравлений; ввиду учащения этих уголовных деяний назначены теперь более суровые кары, так как коммунисты собирались производить отравления в большом масштабе, в том числе отравления в народных столовых и в ресторанах, посещаемых неугодными им политическими деятелями, и т. д.».
1 марта министр Герман Геринг выступил с речью по радио, переданной всеми германскими радиостанциями. Цитируем эту речь по сообщениям газет:
«Коммунисты посредством листовок и записей вербовали способных носить оружие рабочих в массовую красную самозащиту. Это было только маскировкой, для того чтобы мобилизовать массы и революционных коммунистов на борьбу против народа и государства.
Я открыто заявляю, что мы ведем не оборонительную борьбу, а намерены перейти по всей линии в наступление. Моей главнейшей задачей будет искоренить в нашем народе коммунизм. Поэтому мы и мобилизовали те силы национальной Германии, которые в первую очередь должны ставить себе целью побороть коммунизм».
Далее Геринг утверждает:
«15 февраля было установлено, что германская коммунистическая партия формирует группы террористов численностью до 200 человек. Эти террористы должны были, переодевшись в форму наших штурмовиков, совершать нападения и налеты на автомобили, универсальные и розничные магазины и т. п. Имелись в виду также нападения на дружественные организации: “Стальной шлем” и национальные партии, — это должно было сорвать единый фронт национального движения. Другие террористические группы должны были совершать подобные же нападения, переодевшись в форму “Стального шлема”. При арестах должны были предъявляться поддельные удостоверения. Кроме того найдены были в большом числе подложные приказы начальников штурмовых отрядов и дружин “Стального шлема”. Эти приказы призывали штурмовиков к боевой готовности в ночь на 6 марта, когда они должны были занять Берлин, причем им предписывалось беспощадно пускать в ход оружие, подавлять всякое сопротивление и т. д. Эти подложные приказы предназначены были для распространения среди граждан и в учреждениях с целью, вызвать призрак национал-социалистского государственного переворота и смутить умы рабочих. Подделаны были также приказы по полиции, требовавшие выдачи броневиков. На заседании германской компартии 18 февраля шла речь о сговоре объединенных пролетариев для нападения на буржуазию и фашистские государства. В тот же день был арестован вожак одной подрывной колонны, имевшей задачу взорвать мосты; подозрение против него возникло, благодаря пропаже большого количества взрывчатых веществ.
Вскоре затем раскрыта была организация коммунистической партии, созданная со специальной целью устройства массовых отравлений. Подобный заговор был раскрыт в Кёльне, причем установлено было, что заговорщики должны были отравлять кушанья в столовых штурмовиков и “Стального шлема”. Другие документы говорят о том, что коммунисты собирались захватывать в качестве заложников жен и детей влиятельных особ, а также жен и детей полицейских чиновников; этих заложников коммунисты намерены были гнать перед собой во время демонстраций, как живую защитную стену. Руководство этой разбойничьей организацией находилось в руках коммунистического главаря Мюнценберга[11].
22 февраля центральным комитетом партии дан был лозунг о вооружении рабочего класса. В инструкции на этот предмет сказано: “При применении террора следует пользоваться любыми средствами и любым оружием”. Назначены были массовые забастовки. Для поддержки их предписывалось подготовлять забастовки солидарности. Все умеющие обращаться с оружием должны были заявить об этом. Всюду должен был произойти переход на нелегальное положение».
Далее Геринг говорит о плане организации вооруженного восстания. В этом плане якобы сказано, что вооруженное восстание является первой фазой гражданской войны. План якобы содержит указания относительно использования небольших террористических групп и устройства в разных местах тысяч, десятков тысяч поджогов. Цель этой кампании — заманить полицию и войско в деревни и затем поднять восстание в городах, оставшихся беззащитными.
«При использовании заложников, — цитирует Геринг свои вымышленные документы, — не следует исходить из каких-либо гуманных соображений».
Свою речь Геринг закончил следующими словами:
«Коммунистам я заявляю: мои нервы до сих пор еще не отказались служить мне, я чувствую себя достаточно сильным, чтобы дать отпор их преступным махинациям!»
Кто поджигатели?
При первых известиях о пожаре рейхстага вся мировая пресса поставила вопрос: кто поджигатели? Большинство германских газет солидаризировалось с сообщением правительства Гитлера, что рейхстаг подожгли коммунисты. Напротив, вся заграничная пресса отнеслась к официальным сообщениям о пожаре скептически. По мере того как поступали дальнейшие сообщения, этот скептицизм превращался в открытое издевательство над официальными германскими утверждениями. «Тан» писал 1 марта:
«Официальное сообщение очевидно преследует цель довести население до бешенства и восстановить его против левой оппозиции. Нет возможности проверить утверждения полиции. Можно только констатировать, что пожар рейхстага приходится весьма кстати для выборной пропаганды правительства. Он служит предлогом для мер, направленных не только против коммунистов, но также против социал-демократов, и для того чтобы поставить штурмовые отряды и “Стальной шлем” на одну доску с вооруженными силами».
В том же номере газеты говорится, что «демократические и левые круги Берлина скептически относятся к утверждениям о виновниках поджога».
На следующий день эта газета идет дальше: «Арест ван дер Люббе и его признание недостаточны для того, чтобы приоткрыть завесу над тайной этого пожара».
Лондонская газета «Ивнинг стандард» писала 1 марта:
«Нас удивило бы, если бы мир принял за чистую монету заявление Гитлера, что пожар рейхстага — дело коммунистических поджигателей».
Лондонская «Ньюс кроникл» от этого же числа пишет: «Утверждение, что германские коммунисты имели какое-либо отношение к пожару, просто вздор и глупость...»
Официальное агентство Рейтера сообщало 1 марта: «Не подлежит никакому сомнению, что миллионы людей в Германии не могут и не хотят верить распространяемой из официальных источников версии, что страна была на волосок от красной революции».
Лондонский «Дейли телеграф» писал 3 марта:
«Уже теперь ни один разумный немец не верит версии, что рейхстаг подожгли коммунисты. Тем временем стало известно, что капитан Геринг еще до поджога рейхстага подготовил целый ряд приказов и репрессивных мероприятий, словно он заранее знал, что в эту ночь в Берлине произойдет сенсационное событие».
Не прошло и трех дней после пожара рейхстага, как правительство Гитлера уже очутилось перед следующим фактом: никто в мире не верит его утверждениям. Непроходимая стена недоверия отделяет Германию от остального мира. По-прежнему через германскую границу ежедневно отправляются сотни поездов. Но разница в сравнении с прошлым заключается в следующем: поезда, идущие из Германии, переполнены людьми, бегущими от смерти и тюрьмы; поезда, идущие в Германию, почти пусты; те немногие пассажиры, которые едут в них, едут по поручению газет и организаций, желающих знать, что на самом деле происходит в Германии. Письма, приходящие из Германии за границу — это один сплошной крик ужаса.
Кому нужен был пожар рейхстага?
Каждый криминалист прежде всего ставит себе вопрос: кому послужило на пользу данное преступление? Этот вопрос и здесь должен быть поставлен в первую очередь.
В своем официальном сообщении от 28 февраля правительство Гитлера утверждает, что рейхстаг был подожжен коммунистами, и что пожар рейхстага должен был послужить сигналом к кровавому восстанию и гражданской войне. Существует ли хотя бы одно единственное доказательство, что коммунистическая партия в ночь с 27 на 28 февраля намеревалась перейти к «кровавому восстанию»?
Тактика коммунистической партии определенно свидетельствует против этого. В официальных публикациях коммунистической партии неоднократно указывается, что окончательная борьба за власть возможна лишь тогда, когда партия в состоянии мобилизовать на борьбу большинство рабочего класса. Германская коммунистическая партия была, лишь на пути к завоеванию этого большинства.
В заявлении германской коммунистической партии от 25 марта 1933 г. относительно пожара рейхстага мы читаем:
«Каждый, хоть мало-мальски знакомый с принципами коммунизма, с учением Маркса и Ленина, с резолюциями Коммунистического Интернационала и германской коммунистической партии, знает, что методы индивидуального террора — поджоги, акты саботажа и тому подобное — не принадлежат к арсеналу тактических средств коммунистического движения. Коммунистическая партия всегда заявляла, что ее целью является осуществление пролетарской революции. Для достижения этой цели германская коммунистическая партия прибегает к тактике революционной массовой борьбы, к завоеванию масс для коммунистического движения путем агитации и пропаганды, а в первую очередь путем организации повседневной борьбы за непосредственные интересы трудящихся. Такова та тактика, с помощью которой во всех странах коммунистическое движение идет к своей цели на основах марксизма-ленинизма. Ясно, что поджог рейхстага не мог иметь никакого смысла для коммунистического движения».
Правильность этого заявления подтверждается историей коммунистической партии с самого дня ее возникновения. Не существует и тени доказательства, что коммунисты изменили свою тактику и внезапно перешли к актам индивидуального террора. Это противоречило бы также всей их политике.
Германская коммунистическая партия в последние годы непрерывно росла. На первом туре президентских выборов в марте 1932 г. ее кандидат Эрнст Тельман получил 4 960 тыс. голосов. На выборах в рейхстаг 31 июля 1932 г. число коммунистических голосов возросло до 5300 тыс. круглым счетом. На выборах 6 ноября 1932 г. оно достигло 6 млн. Новые выборы, предстоявшие 5 марта 1933 г., сулили коммунистам самые лучшие перспективы. Почти вся мировая пресса предсказывала большой прирост коммунистических голосов.
В социал-демократическом лагере нарастало недовольство. Непрекращающиеся фашистские провокации, пассивность профсоюзных и партийных лидеров, допустивших, чтобы их министры в Пруссии были выгнаны из министерства армейским капитаном и тремя солдатами,— такие факты толкали широкие массы социал-демократических избирателей к коммунистам.
Не менее велико было недовольство в лагере национал-социалистов. На ноябрьских выборах 1932 г. Гитлер потерял более 2 млн голосов. Процесс разложения ускорился. После прихода Гитлера к власти массы его приверженцев ожидали коренного поворота к лучшему. Этот поворот не наступил. Национал-социалистам угрожала опасность дальнейшего отхода их избирателей в коммунистический лагерь.
Правительство Гитлера в числе доказательств намерений, приписываемых им коммунистам, ссылается также на брошюру «Искусство восстания». Однако именно в этой брошюре имеется также следующая цитата из Ленина:
«Тут надо спросить себя не только о том, убедили ли мы авангард революционного класса, — а еще и о том, размещены ли исторически действенные силы всех классов, обязательно всех без изъятия классов данного общества, таким образом, чтобы решительное сражение было уже вполне назревшим, — таким образом, чтобы (1) все враждебные нам классовые силы достаточно запутались, достаточно передрались друг с другом, достаточно обессилили себя борьбой, которая им не по силам; чтобы (2) все колеблющиеся, шаткие, неустойчивые, промежуточные элементы, т. е. мелкая буржуазия, мелкобуржуазная демократия в отличие от буржуазии, достаточно разоблачили себя перед народом, достаточно опозорились своим практическим банкротством; чтобы (3) в пролетариате началось и стало могуче подниматься массовое настроение в пользу поддержки самых решительных, беззаветно смелых, революционных действий против буржуазии. Вот тогда революция назрела, вот тогда наша победа, если мы верно учли все намеченное выше, кратко обрисованные выше условия и верно выбрали момент, наша победа обеспечена» (Н. Ленин, Детская болезнь «левизны» в коммунизме. Гос. изд. Пбрг. 1920 г., стр. 86—87).
В той же брошюре Ленин говорит:
«С одним авангардом победить нельзя. Бросить один только авангард в решительный бой, пока весь класс, пока широкие массы не заняли позиции, либо прямой поддержки авангарда, либо, по крайней мере, благожелательного нейтралитета по отношению к нему и полной неспособности поддерживать его противника, было бы не только глупостью, но и преступлением» (там же, стр. 85).
Если бы Геринг хотя бы бегло прочитал брошюру «Искусство восстания», он вряд ли стал бы ссылаться на нее в доказательство своих обвинений коммунистической партии. Пущенная стрела попала в самого стрелка.
Гитлер в плену у Гугенберга?
30 января было образовано так называемое правительство «национальной концентрации» с Гитлером в качестве рейхсканцлера. Гинденбург назначил Гитлера канцлером на условиях, весьма тяжелых для национал-социалистов. Министры-националисты имели абсолютное большинство в кабинете. Имперским комиссаром Пруссии назначен был заместитель канцлера фон Папен, хотя в предыдущих правительствах этот пост занимал сам канцлер. Министерство рейхсвера, которое национал-социалисты в последней стадии своей борьбы за власть требовали для себя, было отдано в руки верного Гинденбургу генерала фон Бломберга[12]. Когда Гинденбург 30 января принимал присягу нового правительства, Гитлер должен был в присутствии всех членов кабинета дать категорическое обещание, что не будет предпринимать никаких перемен в составе правительства, каков бы ни был исход выборов. Три национал-социалистских министра — Гитлер, Фрик и Геринг — были зажаты в правительстве в тиски между националистами, которым переданы были все министерства поц делам хозяйства, руководство внешней политикой и министерство рейхсвера. По плану националистов Гитлер — «вождь» — должен был оказаться их пленником. Гинденбург принимал его только в присутствии фон Папена. Никогда еще ни одному канцлеру не становились такие унизительные условия.
Легальным путем нельзя было добиться перемены этого положения. Националисты крепко цеплялись за эти формальности. Второй руководитель союза «Стального шлема» подполковник Дюстерберг[13] огласил 12 февраля на предвыборном собрании категорическое обязательство Гитлера не предпринимать никаких перемен в составе своего кабинета. Дюстерберг преследовал при этом цель — связать Гитлера по рукам и ногам. Чаша весов склонялась в пользу националистов.
Окружение Гитлера, в первую очередь Геббельс и Геринг, не покладая рук работало после 30 января над тем, чтобы освободить Гитлера из тисков националистов.
Со дня на день давление возрастало. Только новое распределение власти внутри правительства могло положить предел растущему недовольству в рядах национал-социалистских избирателей. Насильственный переворот был чреват слишком большими опасностями. Рейхсвер и союз «Стального шлема» стояли на стороне Гинденбурга. Надо было считаться с тем, что в случае открытой борьбы союз республиканского флага тоже станет на сторону рейхсвера и «Стального шлема», против национал-социалистов.
Меморандум д-ра Оберфорена
В такой обстановке национал-социалисты вступали в предвыборную кампанию. Д-р Геббельс, самый изобретательный среди национал-социалистских главарей, отлично предвидел, какой оборот грозили принять события. В его голове впервые созрел план большой аферы, которая сразу должна была изменить положение национал-социалистов. Существуют документальные данные относительно этого плана, его возникновения и осуществления.
После выборов 5 марта 1933 г., когда национал-социалисты стали у националистов отбирать одну за другой их позиции, националистский депутат д-р Оберфорен пытался организовать борьбу националистов и «Стального шлема» против Гитлера. Будучи доверенным лицом Гутенберга, он был хорошо осведомлен о всех происшествиях в кабинете. То, что ему было известно о приготовлениях к пожару в рейхстаге, он изложил в меморандуме, который разослал своим друзьям.
Этот меморандум д-ра Оберфорена попал контрабандным путем за границу. Отдельные главы были обнародованы в английских, французских и швейцарских газетах без указания автора, анонимно.
Через несколько дней один националистский депутат, впоследствии перешедший к национал-социалистам, сплавил меморандум Оберфорена в руки «тайной государственной полиции». С этого дня началась травля автора меморандума. 7 мая д-р Оберфорен найден был мертвым в своей квартире. Полицейский рапорт уверял, что Оберфорен покончил самоубийством. В официальном сообщении особенно подчеркивалось, что в квартире Оберфорена не было найдено никаких документов. В действительности же Оберфорен был убит национал-социалистами, причем убийцы похитили все бумаги, компрометирующие правительство Гитлера.
В начале меморандума Оберфорен рассказывает, что обыски неоднократно производившиеся в Доме имени Карла Либкнехта по приказу президента берлинской полиции Мельхера[14], остались безрезультатными. Затем в меморандуме описывается, как у национал-социалистов возник план пожара рейхстага.
«Д-р Геббельс, свободный от каких-либо моральных соображений и угрызений совести, сочинил план, который не только должен был сломить сопротивление националистов требованиям национал-социалистов о ликвидации агитации социал-демократов и коммунистов, но в случае полной удачи повел бы также к запрету коммунистической партии.
Геббельс считал необходимым, чтобы в Доме имени Карла Либкнехта был найден материал, доказывающий преступные намерения коммунистов. Из этого материала должно было явствовать, что со дня на день может произойти коммунистическое восстание и что поэтому опасно терять время. Так как полиция Мельхера снова ничего не нашла в Доме имени Карла Либкнехта, то надо было назначить другого президента берлинской полиции, на сей раз национал-социалиста. С большой неохотой фон Папен согласился на уход своего ставленника Мельхера из полицей-президиума. Предложение национал-социалистской партии назначить на его место графа Хельдорфа, руководителя берлинских штурмовых отрядов, было отклонено. В конце концов сошлись на более умеренном — адмирале фон Левецове[15], который правда принадлежит к национал-социалистской партии, но все еще сохранил связь с кругами националистов. Подбросить нужный материал в Дом имени Карла Либкнехта, который к тому же пустовал тогда, было конечно пустяковым делом. Полиция имела все планы дома и знала, следовательно, расположение его подвалов.
Геббельс с самого начала понимал также, что необходимо придать достоверность подброшенным сфальсифицированным им материалам, что для этого необходимо инсценировать хотя бы подобие какого-нибудь активного выступления коммунистов и подчеркнуть таким образом серьезный характер захваченных документов. Поэтому были приняты соответствующие меры.
24 февраля полиция проникла в Дом имени Карла Либкнехта, уже неделями пустующий, произвела обыск и опечатала дом. В тот же день в газетах появилось официальное сообщение, что при обыске найдено множество документов, уличающих коммунистическую партию в государственной измене.
26 февраля агентство Конти, правительственное информационное бюро, опубликовало с большими подробностями результаты обыска. Нет смысла повторять здесь это сообщение во всех его деталях. Пинкертоновский[16] стиль его бросался в глаза даже неподготовленному читателю. Много говорилось здесь о тайных ходах, секретных затворах, подземных сводах и каналах, катакомбах и тому подобном. Вся эта пинкертоновщина не могла не производить самого смехотворного впечатления. В самом деле, нужна большая фантазия, чтобы говорить о погребах типичного новейшего дома для учреждений и контор, как о “подземельях”, “подземных сводах” и “катакомбах”! Читателю должно было броситься в глаза, что в якобы столь старательно законспирированных кладовых этих погребов полицией найдены были сотни центнеров инструкций по проведению предстоящей революции. Особенно комично звучало утверждение, что эти документы показали, что “коммунистическая партия и ее организации живут двойной жизнью и наряду с легальным существованием ведут нелегальное существование в подполье”.
В тот же день, 26 февраля, после полудня адмирал фон Левецов, начальник берлинской полиции, сделал комиссару—министру внутренних дел Герингу доклад о найденных в Доме имени Карла Либкнехта материалах.
В связи с результатами обыска имели место горячие споры и пререкания внутри правительства. Папен, Гугенберг[17] и Зельдте[18] обрушились на Геринга с самыми резкими нападками, упрекая его в том, что он прибегает к таким жульническим приемам. Они указывали на то, что найденные якобы документы подделаны так неумело, что их ни в коем случае нельзя предать гласности. Они говорили, что надо было действовать более умело, примерно в таком роде, как в свое время поступили английские консерваторы при подделке письма Зиновьева. Нападали на переданное бюро Конти неуклюже тривиальное описание Дома имени Карла Либкнехта. Министры, принадлежавшие к партии националистов и к “Стальному шлему”, подчеркивают: ни один человек не поверит, что коммунисты выбрали для своей нелегальной квартиры как раз Дом Карла Либкнехта. Если уже прибегать к подлогу, то надо было — к этому сводилась их критика — действовать умнее и открыть эту нелегальную квартиру коммунистов в какой-либо другой части города.
Однако, когда все дело было предано гласности, националистам не оставалось ничего другого, как согласиться на дальнейшее обострение правительственных мероприятий против коммунистов на основании якобы найденных материалов. Ведь они вовсе не намерены были щадить коммунистов, и порицали лишь неуклюжий подход к делу. Впрочем, кроме того они были заинтересованы в том, чтобы коммунисты непременно участвовали в выборах. Надо было воспрепятствовать тому, чтобы национал-социалисты могли, устранив коммунистическую партию, получить абсолютное большинство в рейхстаге».
Выполнение плана Геббельса
Д-р Оберфорен рассказывает в своем меморандуме, что Геббельс считал нужным усилить впечатление от якобы найденных в Доме Карла Либкнехта материалов инсценировкой какого-нибудь активного выступления коммунистов. Наибольшего успеха он ожидал от ряда поджогов, которые — мы следуем тому же меморандуму Оберфорена — должны были произойти в последние недели перед поджогом рейхстага и увенчаться поджогом последнего. Пожар в рейхстаге назначен был на 27 февраля. Было условлено, что в этот день главные вожди национал-социалистов — Гитлер, Геринг и Геббельс — не будут выступать ни на каких предвыборных собраниях и останутся в Берлине. Приводим календарный план предвыборных выступлений Гитлера, опубликованный 10 февраля руководителем национал-социалистической пропаганды.
Противоречия в официальных сообщениях
Наши доказательства непричастности коммунистов к поджогу рейхстага и того, что поджог был делом национал-социалистов, мы строим не только на показаниях независимых, не инспирированных свидетелей и на имеющихся у нас документах. Мы можем построить наши доказательства также на официальных сообщениях правительства Гитлера.
В этих сообщениях так много противоречий, что достаточно вскрыть их, чтобы стало ясно, в каком лагере следует искать действительных виновников поджога.
В первых официальных сообщениях говорилось, что один из полицейских видел в погруженном в тьму здании рейхстага людей с торящими факелами и что удалось задержать поджигателя. Далее говорилось, что преступник был обнаружен в подвальных помещениях рейхстага и не оказал сопротивления при своем задержании. Напротив, 4 марта арест ван дер Люббе изображается следующим образом:
«Полицейская охрана заметила со стороны Бранденбургских ворот огонь в здании рейхстага. Один полицейский отчетливо видел факелы и сделал несколько выстрелов. На этот счет вначале высказывались сомнения, но затем действительно найдены были следы пуль. Проникнув в рейхстаг, полиция нашла Маринуса ван дер Люббе не в подвальных помещениях, как первоначально сообщалось, а в кулуарах рейхстага, причем преступник оказал упорное сопротивление, но был в конце концов смят полицейским». Это — первое противоречие в официальных сообщениях.
Обвинения против Торглера и Кёнена
Официальное «Прусское бюро печати» разослало вечером 1 марта следующее сообщение:
«Официальное расследование большого поджога в здании германского рейхстага дало до сих пор следующие результаты. — Только для того, чтобы притащить материалы для поджога, нужны были по меньшей мере семь человек. Для того, чтобы разложить эти материалы в различных местах и зажечь их одновременно во всем громадном здании рейхстага, потребовалось, должно быть, не меньше десяти человек. Вне всякого сомнения, поджигатели были в совершенстве знакомы с этим обширным зданием, и только те, кто в продолжение многих лет свободно расхаживали там, могли проявить такое точное знание всех его помещений. Поэтому имеется сильное подозрение против коммунистических депутатов, которые в особенности в последнее время весьма часто собирались в здании рейхстага по самым различным случаям. Этим знакомством преступников со зданием рейхстага, со всеми его входами и выходами, а также с распределением дежурств чиновников рейхстага объясняется и тот факт, что до сих пор удалось арестовать только голландского коммуниста, пойманного на месте преступления: не будучи знаком с планом здания, он не мог бежать после поджога. Арестованный известен и в Голландии своим крайним радикализмом, он постоянно присутствовал на заседаниях коммунистического комитета действия и настоял на том, чтобы его привлекли к участию в поджоге.
Расследование установило далее, что за несколько часов до начала пожара три свидетеля видели арестованного голландского коммуниста в обществе коммунистических депутатов Торглера и Кёнена в кулуарах рейхстага; это было в 8 часов вечера. При бросающейся в глаза наружности ван дер Люббе ошибка со стороны свидетелей невозможна. Вход, по которому проходят в рейхстаг депутаты, закрывается в восемь часов вечера; около половины девятого оба депутата — Торглер и Кёнен велели принести их верхнее платье в их комнату и ушли из рейхстага только к десяти часам через другой выход. Как раз в это время произошел поджог. Ввиду этих фактов имеется сильнейшее подозрение против обоих упомянутых коммунистов.
Слух, будто депутат Торглер добровольно явился в полицию, не соответствует действительности. Правда в тот момент, когда он увидел, что бегство стало невозможным, он просил через своего адвоката гарантий, что не будет арестован при явке в полицию. Однако в этой гарантии ему было отказано, и он был арестован».
4 марта появилось сообщение начальника политической полиции, в котором говорится:
«О том, в какой мере следствием установлены серьезные основания для подозрения относительно участия других лиц, в настоящее время ничего не может быть сказано в интересах производящегося следствия и государственной безопасности».
Итак 1 марта имеется сильное подозрение против Торглера и Кёнена, и соображения государственной безопасности не препятствуют сообщить, на чем основано это подозрение, а 4 марта сообщение об основаниях подозрения оказывается угрожает государственной безопасности.
В этом заключается второе противоречие.
В цитированном выше сообщении «Прусского бюро печати» от 1 марта сказано, что Торглер и Кёнен вышли из здания рейхстага в десять часов вечера. По сообщениям официального «Бюро Вольфа», «Телеграфен унион» и иностранных корреспондентов, пожар был замечен между девятью часами и четвертью десятого. Пожарные приступили к тушению пожара в четверть десятого. Приблизительно в то же время полиция оцепила рейхстаг и сделала невозможным всякий доступ к нему. Через несколько минут после того, как замечен был пожар, на место пожара прибыл Геринг, вскоре после него прибыли Гитлер, Геббельс, Папен и принц Август Вильгельм. И тем не менее официальное бюро печати утверждает, что Торглер и Кёнен преспокойно оставили горящий рейхстаг, оцепленный полицией и окруженный тысячеголовой толпой, причем никому не пришло в голову хотя бы обратиться к ним с каким-либо вопросом!
Это — третье противоречие.
Полное алиби Торглера и Кёнена
Два кельнера из ресторана Ашингера у вокзала Фридрихштрассе показали, что депутаты Торглер и Кёнен 27 февраля ужинали в этом ресторане уже в половине десятого вечера. Это показание под присягой было занесено в протокол. Итак оба депутата должны были выйти из рейхстага самое позднее вскоре после восьми часов вечера, а не в десять часов, как утверждается в официальном сообщении.
Показание под присягой дал также депутат Вильгельм Кёнен. Ниже мы помещаем его полностью. Из этого показания со всей очевидностью явствует, что оба депутата покинули рейхстаг между 8 ч. 10 м. и 8 ч. 15 м. Это показание важно потому, что Кёнен пришел 27 февраля в рейхстаг примерно в половине седьмого вечера и с этого момента до половины второго ночи не разлучался с Торглером. Алиби обоих установлено полностью и показывает, что в обвинениях, взводимых правительством Гитлера на Торглера и Кёнена, нет ни слова правды. Приводим это показание:
«27 февраля пополудни я, как почти во все дни предыдущей недели, зашел в полицей-президиум на Александрплац к комиссару по уголовным делам д-ру Брашвицу, чтобы продолжать с ним переговоры о выдаче нам материалов, предназначенных для предвыборной кампании, находившихся в Доме Карла Либкнехта. После трех часов мы вместе с несколькими чиновниками отправились из полицей-президиума в дом Карла Либкнехта; здесь, как это уже делалось в предыдущие дни, были запакованы и вывезены несколько небольших кип плакатов, которые разрешено было использовать для предвыборной агитации. В сорок минут шестого, когда эта работа была закончена, я простился с комиссаром, сговорился в соседнем ресторане с нашими рабочими о дальнейшей транспортировке этого материала на другой день и позвонил затем в секретариат нашей фракции в рейхстаг, где мне надо было еще кой о чем поговорить в связи с распределением ораторов для последней недели предвыборной кампании. В связи с этим разговором по телефону я с той же целью поехал затем в рейхстаг; приехал я туда за несколько минут до половины седьмого. Там я застал своего коллегу Эрнста Торглера, который в качестве руководителя официального комитета по руководству выборной кампанией нашей партии занят был распределением наших депутатов для выступлений на собраниях. Около четверти восьмого я закончил свои дела, но мой друг Торглер просил меня остаться еще несколько минут, так как он ждет телефонного звонка; ему должны скоро позвонить, после чего мы пойдем вместе ужинать. Так как я взялся отправить по почте срочный перевод, я просил Торглера справиться в телефонной станции рейхстага, открыто ли почтовое отделение при рейхстаге. Он позвонил и ему ответили, что с семи часов отделение закрыто. Затем я рассказал Торглеру о тех трудностях, которые непрестанно чинят нам при выдаче из Дома Карла Либкнехта материалов для предвыборной кампании. Мы решили, что Торглер, как руководитель центрального предвыборного комитета нашей партии, еще раз официально позвонит заведующему политическим сектором берлинской полиции д-ру Дильсу и вторично заявит протест против невыдачи нам различных плакатов и других материалов для предвыборной кампании.
Этот разговор с д-ром Дильсом произошел приблизительно в половине восьмого. После этого я вызвал асессора, который был правой рукой д-ра Дильса и нес ответственность за проведение выдачи; с своей стороны, я говорил с ним об упомянутых проволочках, а также о том, что предстояло сделать завтра и о чем я уже сговорился с комиссаром уголовного розыска, условившись встретиться с ним в Доме Карла Либкнехта.
После этих телефонных разговоров с полицей-президиумом Торглер позвонил еще адвокату д-ру Розенфельду. Это было приблизительно в три четверти восьмого. Так как ожидаемого им с семи часов звонка от партийного товарища все еще не было, он вызвал швейцара подъезда № 5 и сказал ему, что, если позвонят после восьми часов (время закрытия телефонной станции рейхстага) в швейцарскую, то надо будет через комендатуру вызвать его, Торглера, из секретариата фракции.
Тем временем из раздевальной южного подъезда позвонили и спросили, собирается ли г-н Торглер сейчас уходить, или же надо как обычно принести ему верхнее платье в помещение фракции. Он просил принести платье наверх, что и было сделано. Это было примерно в восемь часов. В это время закрываются подъезд № 2 и южная раздевальная.
Спустя несколько минут после восьми часов состоялся наконец телефонный разговор, которого ожидал Торглер. Разговаривать пришлось у швейцарского подъезда № 5, единственного, еще открытого тогда выхода из рейхстага. Для этого Торглера вызвали по внутреннему телефону вниз и конечно он очень торопился, так как спускаться приходилось с третьего этажа и он не желал заставлять своего друга напрасно ждать. Через несколько минут Торглер вернулся из швейцарской в помещение фракции. Вслед за тем мы оделись и вместе с секретаршей фракции вышли из рейхстага через подъезд № 5. Это было приблизительно в четверть девятого.
Утверждения, что мы якобы бегом покинули рейхстаг, не соответствуют действительности; надо сказать, что именно в этот вечер мы случайно выходили из рейхстага с такой чрезвычайной медленностью, как никогда прежде. Дело в том, что секретарша фракции, которая на этот раз вышла вместе с нами, страдала в то время воспалением вен ноги, ей было очень трудно ходить и поэтому мы могли идти только очень медленно.
Таким медленным шагом мы дошли до вокзала Фридрихштрассе, где секретарша нас оставила, чтобы отправиться дальше по подземной железной дороге. Вслед за тем — это было следовательно к половине девятого — мы пошли в ресторан Ашингера у вокзала Фридрихштрассе и сели там ужинать. Здесь мы встретили еще трех партийных товарищей, с которыми беседовали некоторое время. Двое из них, поужинав, оставили нас — примерно между половиной и тремя четвертями девятого. В десять часов сменились кельнеры, и мы уплатили по нашему счету незадолго перед этим.
Лишь после десяти к нашему столу подошел новый кельнер, назвал меня по имени и сказал: “Г-н Кёнен, знаете ли вы уже, что рейхстаг горит?” Крайне изумленный, я воскликнул: “Вы с ума сошли? Это совершенно невозможно!”. Он ответил мне, волнуясь: “Нет, в самом деле. Все шоферы рассказывают об этом. Вы можете спросить их. Тысячи людей уже стоят там”.
Так узнали мы об одном из самых чудовищных преступлений в мировой истории.
Подпись: Вильгельм Кёнен»
Это заявление разоблачает четвертое противоречие в официальных сообщениях.
Эрнст Торглер добровольно явился в полицию
В сообщении «Прусского бюро печати» от 1 марта 1933 г. сказано, что Торглер не явился добровольно, а был арестован. Ниже мы помещаем нотариальное заявление адвоката Курта Розенфельда, который сопровождал Торглера в полицей-президиум. Оно показывает лживость официального сообщения.
«Торжественно обещаю говорить истину. Заявляю следующее:
Утром на другой день после пожара рейхстага меня вызвал по телефону г. Эрнст Торглер и спросил, согласен ли я сопровождать его в полицей-президиум, куда он желает пойти, чтобы опровергнуть обвинения, возводимые на него в связи с пожаром рейхстага. Я ответил согласием и тотчас же позвонил в полицей-президиум, что мы вместе с Торглером немедленно приедем. Если память мне не изменяет, я говорил с советником уголовного розыска Геллером. Затем я вместе с Торглером поехал в автомобиле в полицей-президиум и отправился к г-ну Геллеру. По приходе я обратился к нему со следующими словами: “Вот г-н Торглер, Прошу допросить его в связи с обвинением, что он якобы каким-то образом причастен к пожару рейхстага”. Когда стало известно, что Торглер добровольно явился для допроса, в комнату, где я находился, вошли несколько полицейских чиновников; они обступили меня и стали спрашивать: “Торглер действительно сам явился?”
Геллер отправился затем вместе с Торглером в другую комнату, а я остался ждать в первой комнате. Прошло довольно много времени, пока Торглер вышел оттуда. Мы стали ждать вместе. Затем Геллер вызвал нас обоих в другую комнату и в моем присутствии объявил Торглера арестованным.
Подпись: Курт Розенфельд»
Из этого заявления определенно явствует, что Торглер добровольно явился в полицию.
Это — пятое противоречие.
«Прусское бюро печати» сообщило 1 марта, что депутат Торглер оставался несколько часов в здании рейхстага в обществе поджигателей и что его видели также вместе с другими лицами, замешанными в поджоге. Если бы Торглер действительно был соучастником поджога, то элементарная осторожность удержала бы его от того, чтобы показываться на глазах у всех в обществе ван дер Люббе.
Это — шестое противоречие.
В сообщении «Прусского бюро печати» от 1 марта говорится, что коммунистические депутаты хорошо знакомы со зданием рейхстага и с распределением дежурств чиновников рейхстага. На самом деле коммунистические депутаты не были знакомы с распределением дежурств чиновников рейхстага. Они не имели своего представителя в президиуме рейхстага, были устранены также из всех комиссий, имевших дело с администрацией рейхстага. Кроме того, как мы докажем в дальнейшем, в день пожара инспектор здания рейхстага, национал-социалист, изменил порядок дежурств, так что об этой перемене мог знать президент рейхстага Геринг, но не депутаты-коммунисты.
Это — седьмое противоречие.
Ван дер Люббе не коммунист
28 февраля официальное «Прусское бюро печати» сообщало, что ван дер Люббе «объявил себя членом голландской коммунистической партии». От переданной по радио версии, что ван дер Люббе имел при себе партбилет голландской коммунистической партии, отказались еще в ночь пожара, так как она была слишком неправдоподобна. Первый журналист, говоривший с ван дер Люббе после пожара рейхстага, был корреспондент амстердамской газеты «Де телеграф». 2 марта он написал в своей газете:
«Маринус сказал мне, что он уже несколько лет не состоит ни в какой партии. Он не является убежденным коммунистом».
В разгаре с земляком ван дер Люббе вышел из своей роли и в виде исключения сказал на сей раз правду. Действительно ван дер Люббе в апреле 1931 г. выступил из союза коммунистической молодежи в Лейдене, чтобы предупредить грозившее ему исключение.
Это — восьмое противоречие.
2 марта 1933 г. «Телеграфное агентство Вольфа» сообщало из Амстердама:
«Попытка голландских коммунистов отказаться от ван дер Люббе не удастся им. В то время как они открещиваются от него, гаагская полиция дала следующую справку: Люббе не желал подчинить свои радикальные взгляды осторожной тактике голландской партии, но последняя отнюдь не исключила его, а лишь устранила его из первых рядов и свела на нет».
Итак, официальные германские инстанции хотят нас убедить, что коммунист, «сведенный на нет» голландской коммунистической партией (на самом деле ван дер Люббе с апреля 1931 г. не являлся более членом голландского комсомола), привлечен был германской коммунистической партией для совершения террористических актов. Но разве сами национал-социалисты не утверждали много лет подряд, что коммунистические партии теснейшим образом связаны между собой и являются лишь секциями Коммунистического Интернационала? Как вяжется с этим утверждение, что руководство германской партии с распростертыми объятиями встречает устраненного голландского коммуниста и доверяет ему самые конфиденциальные поручения?
Это — девятое противоречие.
Ван дер Люббе против коммунистов
В том же сообщении «Телеграфного агентства Вольфа» говорится далее:
«Еще 22 декабря 1932 г. Люббе, присутствуя на собрании бастующих шоферов в Гааге, выступил с коммунистической речью. Это сообщение голландской полиции чрезвычайно важно для оценки пожара рейхстага как организованного террористического акта коммунистов.
Действительно, участие Люббе на этом собрании крайне важно для оценки пожара рейхстага. Ван дер Люббе не только не выступал на собрании бастующих шоферов с коммунистической речью, но резко нападал, также как и неоднократно до этого собрания, на голландскую компартию.
Участники собрания следующим образом описывают выступление ван дер Люббе:
«Гаага, 12 марта.
Я с возмущением узнал на прошлой неделе из буржуазных газет про сообщение полиции, будто ван дер Люббе выступил 22 декабря 1932 г. на собрании шоферов в Народном доме в Гааге с коммунистической речью. В качестве гаагского корреспондента “Трибюне” я присутствовал на этом собрании и дал отчет о нем. Так как в “Трибюне” нет места для полных отчетов о собраниях, то мой отчет не появился. К счастью он у меня сохранился, и я достаточно независим, чтобы вывести на чистую воду лжецов буржуазной прессы. Настоящим я предлагаю властям опровергнуть данные приводимого ниже отчета. Отчет подписан рабочими, принадлежащими к различным направлениям.
Это собрание созвано было стачечным комитетом шоферов такси совместно с синдикалистским союзом. От имени стачечного комитета говорили председатель его Стенбергер и секретарь Каптиц. От имени синдикалистского союза говорил Ньювенхиз. После его речи состоялась дискуссия. Товарищ Фордулин воспользовался случаем и говорил в защиту революционной профоппозиции[19]. Другие товарищи, в том числе один синдикалист, выступали каждый со своей точки зрения. Ван дер Люббе тоже принял участие в прениях. Председателю пришлось несколько раз прерывать этого «оратора», так как он говорил не к делу. Все его выступление носило совершенно несерьезный характер. Он несколько раз терял нить и повторялся. Сказал он следующее:
— Организации показали в этой стачке снова, что они обманывают рабочих. Шоферы бастуют вот уже семь месяцев, и мы можем спокойно сказать, что стачка провалилась. “Новый профсоюз” поспешил предать шоферов их хозяевам, и в последние дни организация не могла уже поддерживать забастовку, так как иначе она нарушила бы договор.
“N. A. S.” во главе с Боуманом использовал недовольство шоферов и надавал им всяческих обещаний. Шоферов подстрекали к выступлению, и была объявлена забастовка. Но когда организации увидели, что последняя затянулась и поглощает слишком много денег, профбюрократы с директорскими окладами вступили в переговоры с хозяевами — за спиной шоферов. Ясно, что рабочие и теперь, в который уже раз, не сумели действовать самостоятельно. Во время забастовки должны бастовать все. А между тем часть такси работала и «желтополосые»[20] тоже давали работу желтым штрейкбрехерам. Надо было силой воспротивиться этому. Индивидуальных выступлений не было. Забастовка текстильщиков тоже провалилась, и все забастовки провалятся. Времена стачек прошли, теперь надо найти нечто другое, но это возможно будет только тогда, когда предварительно будут разбиты все организации, в том числе и синдикалистские. Что сделал Ньювенхиз для строительных рабочих? Ничего, и ровно ничего, а теперь организации, правые и левые, обманывают шоферов. Они стараются расширить свои небольшие кадры. Революционная профоппозиция или коммунистическая партия (это одно и то же) тоже применяла в стачке текстильщиков политику обмана и, так же как и другие, ничего не сделала для них. N. A. S. и “Новый профсоюз” тоже ведут только реформистскую политику. (Председатель просит ван дер Люббе говорить к делу и короче.) Шоферы должны стоять каждый сам за себя и отказываться от помощи каких-либо организаций и партий. Каждый борется за свои собственные интересы. Надо искать новых форм борьбы, организации отжили уже свое время.
Он все время повторялся, затем стал нападать персонально на Ньювенхиза и в конце концов запутался, не зная как кончить. Председатель говорит ему, что его время кончилось и что собрание слишком затянулось. В своем ответе Ньювенхиз заявил, что не мог толком следить за ходом мыслей этого оратора; он понял лишь, что оратор против всяких организаций.
Как редактор “Трибюне”, я считал своим долгом разоблачить лживую кампанию полиции. Коммунистическая партия стоит за массовые выступления, она против индивидуальных актов.
Подпись: А. Тероль.
Гаага, Олиенберг.
— Мы, нижеподписавшиеся заявляем, что присутствовали на собрании, о котором, идет речь в этом отчете, и что ван дер Люббе выступал на этом собрании именно так, как рассказано в отчете».
(Следует 16 подписей).
Это — десятое противоречие. Его раскрывают независимые участники собрания шоферов в Гааге.
4 марта руководитель политической полиции сообщил, что ван дер Люббе владеет немецким языком. Из рассказов всех друзей ван дер Люббе, а также журналистов, посетивших его в тюрьме и говоривших с ним, явствует обратное: ван дер Люббе лишь с трудом изъясняется на ломаном немецком языке. 28 февраля «Локаль анцайгер» сообщал, что ван дер Люббе мог быть допрошен только с помощью переводчика.
Это — одиннадцатое противоречие.
В том же сообщении руководителя политической полиции говорится: «Ван дер Люббе вообще известен полиции как коммунистический агитатор. Так 28 апреля 1931 г. он был арестован полицией в Гронау (Вестфалия) за продажу тенденциозных коммунистических открыток».
На самом деле ван дер Люббе продавал в Гронау почтовые открытки, изображающие его и его приятеля Хольверду. Открытка снабжена следующим текстом (на четырех языках): «Рабочее, спортивное и образовательное путешествие Маринуса ван дер Люббе и Г. Хольверды по Европе и Советскому Союзу. Начало путешествия из Лейдена 14 апреля 1931 г.». Ни слова больше, ни малейшего намека на коммунистическую агитацию. Впрочем, ван дер Люббе был арестован только потому, что не имел разрешения на уличную продажу открыток.
Это — двенадцатое противоречие.
Руководитель берлинской политической полиции д-р Дильс говорит далее:
«Он (ван дер Люббе) сознавался на допросе лишь поскольку его уличали свидетели-очевидцы».
Несколькими строками дальше в том же сообщении сказано: «Он (ван дер Люббе) полностью сознался».
Правительство Гитлера не назвало очевидцев поджога. Даже официальное «Прусское бюро печати» не утверждало, что полицейские или кто-либо другой видели, как ван дер Люббе поджигал рейхстаг. Итак если следовать сообщению Дильса, ван дер Люббе вовсе не должен был сознаться в поджоге. С другой стороны, тот же Дильс утверждает, что ван дер Люббе полностью сознался.
Это — тринадцатое противоречие.
Ван дер Любе никогда не был в СССР
Мы помещаем ниже сообщение вечернего выпуска «Локаль анцейгер», в котором указывается, что ван дер Люббе получил выучку в Москве. Сообщение это послужило поводом для яростной кампании против СССР. «Локаль анцейгер» преподнес это сообщение в кричащей форме:
На самом деле голландская полиция вовсе не давала таких сведений. Сам ван дер Люббе никогда не утверждал, что был в СССР. Его ноги не было в СССР.
Это — четырнадцатое противоречие.
Ван дер Люббе вышел из Лейдена между 13 и 15 февраля. Как сообщала «Фоссише цейтунг» (от 2 марта 1933 г.), он ночевал в ночь с 17 на 18 февраля в ночлежном доме Глиндове у Вердери. Отсюда он отправился 18 февраля пешком в Берлин. В интервью, данном голландским журналистам 13 марта, комиссар уголовного розыска Гейзиг утверждал, что ван дер Люббе познакомился с коммунистами на регистрационном пункте для безработных и таким образом попал в коммунистический «комитет действия». Ван дер Люббе мог прибыть в Берлин не раньше субботы 18 февраля вечером. На следующий день, в воскресенье, регистрационные пункты были закрыты. Итак, если верить словам полицейского интервью, знакомство ван дер Люббе с коммунистами на регистрационном пункте для безработных могло произойти не раньше понедельника 20 февраля. Теперь представьте себе положение: голландец, говорящий на ломаном немецком языке и не имеющий никаких удостоверений от голландской коммунистической партии, знакомится на одном из пунктов для безработных с коммунистами, они сводят его с высшим руководством партии, а последнее с места в карьер поручает ему поджечь 27 февраля германский рейхстаг!
Это — пятнадцатое противоречие.
В сообщении официального «Прусского бюро печати» от 1 марта 1933 г. утверждается, что:
«Арестованный (ван дер Люббе) постоянно присутствовал на заседаниях коммунистического комитета действия и настоял, чтобы его привлекли к участию в поджоге».
На это Центральный Комитет германской коммунистической партии 3 марта 1933 г. ответил:
«Разумеется, ни в рейхстаге, ни в каком-либо другом месте никогда не происходили заседания какого-то коммунистического комитета действия, в которых участвовал арестованный в рейхстаге ван дер Люббе. Во-первых, не существует никакого коммунистического комитета действия, а есть только центральный комитет германской коммунистической партии и его политическое бюро. Во-вторых, на заседаниях коммунистической партии, или тех или иных организаций ее, не участвуют посторонние лица, не являющиеся ни членами германской коммунистической партии, ни членами какой- либо другой секции Коминтерна».
Этот ответ на вымыслы Геринга разоблачает шестнадцатое противоречие.
«Катакомбы» в Доме Карла Либкнехта
В сообщении официального «Прусского бюро печати» от 28 февраля 1933 г. говорилось:
«Среди сотни центнеров злонамеренных документов, обнаруженных полицией при обыске в Доме Карла Либкнехта, найдена была инструкция по проведению коммунистического террора по большевистскому образцу. Согласно этому плану должны были быть подожжены министерства и правительственные здания, музеи, дворцы и наиболее важные предприятия. Во время беспорядков и столкновений группы террористов должны были гнать перед собой женщин и детей, по возможности семьи полицейских. Обнаружение этих материалов сделало невозможным планомерное проведение большевистской революции».
Центральный Комитет германской коммунистической партии заявил 3 марта 1933 г.:
«Германская коммунистическая партия уже 30 января 1933 г. удалила из Дома Карла Либкнехта весь материал, касающийся ее нынешней политической деятельности, и прекратила всю свою канцелярскую работу в Доме Карла Либкнехта. Только в помещениях Центрального Комитета и областного комитета Берлин-Бранденбург оставлены были одно-два лица для приема и дальнейшего направления запросов, посетителей и т. д.».
Депутат рейхстага Вильгельм Кёнен, один из руководителей коммунистической партии, постоянно работавший в февральские дни в Доме Карла Либкнехта, дал нам следующую информацию об обысках в этом доме:
«17 февраля перед полуднем огромный наряд чиновников уголовного розыска, сопровождаемый несколькими отрядами полицейских, ворвался в Дом Карла Либкнехта и занял все его помещения. Снова, чуть ли не в сотый раз, все помещения, все углы и закоулки, все шкапы и ящики были подвергнуты самому тщательному обыску. Полиция предусмотрительно захватила с собой своих слесарей, столяров и т. д.; они по всем правилам искусства разобрали на части некоторые письменные столы, к которым не оказалось ключей. Тщательно обшарили также подвальные помещения. Здесь как обычно, нагромождены были материалы, оставшиеся от ряда кампаний за много лет, а также возвращенные экземпляры книг и брошюр. Кроме того, в подвалах находились склады бумаги и склады книжного магазина. В то время полицейские комиссары считали еще себя обязанными предъявлять мне, по моему требованию, документы, конфискованные в качестве подозрительных, и формально устанавливать факт их конфискации или выдавать в этом квитанции. При этом обыске, весьма тщательном и длительном, не найдены были ни книга “Искусство вооруженного восстания”, ни какая-либо другая так называемая разрушительная литература. Об этом не было также речи в сообщениях полиции непосредственно после обыска. Лишь семь дней спустя, хотя я почти ежедневно бывал с полицейскими комиссарами в Доме Карла Либкнехта, чтобы получить предвыборную литературу, полицей-президиум внезапно сообщил, что при новом обыске в “катакомбах” найдена была разрушительная литература, в том числе книга “Искусство вооруженного восстания”. Этот якобы новый обыск, если он вообще состоялся происходил без каких-либо гражданских свидетелей и в отсутствие представителя заинтересованной стороны. Это тем более показательно, что именно в эти дни я почти ежедневно находился в Доме Карла Либкнехта, где вел переговоры с полицейскими комиссарами относительно выдачи и вывоза предвыборной агитационной литературы, бумаги, библиотек и т. п. Итак, хотя ежедневно можно было располагать мною, я не был приглашен присутствовать при обыске и меня не известили также в последующем порядке о якобы найденных материалах. А между тем известить меня об этом было очень легко, так как даже после 24 февраля, в субботу 25 и в понедельник 27 февраля я снова находился в Доме Карла Либкнехта и в течение долгих часов вел переговоры с полицейскими чиновниками и комиссарами.
25 февраля после того как в буржуазной прессе уже появились крикливые сенсационные сообщения о подземных ходах, сводах и катакомбах, я, закончив очередные переговоры о выдаче материалов для предвыборной кампании, обратился к старшему комиссару с вопросом, где же собственно находятся “катакомбы”? При этом присутствовало несколько товарищей, упаковывавших упомянутые материалы для предвыборной кампании. В ответ на мой вопрос комиссар к нашему изумлению показал нам в полуподвальном помещении, служившем сторожкой, откидную доску над полом, шириной примерно в метр с лишком; доска была приподнята, так что можно было видеть лесенку, ведущую в погреб. Один из товарищей-рабочих, многие годы служивший в этом доме в качестве упаковщика и носильщика и знавший его, как свои пять пальцев, сразу воскликнул: “Вот тебе раз! Ведь это наш старый пивной погреб!”. Все мы разразились гомерическим хохотом и затем еще раз в один голос задали категорический вопрос: “Значит это — ваши катакомбы?” Комиссар ответил на это только смущенным кивком головы.
Прежде на этом месте в доме действительно находилась пивная. Так же просто объясняются и подземные ходы, по которым якобы можно скрыться и выйти на соседние улицы. Дом Карла Либкнехта — угловой дом, в котором раньше помещались конторы промышленных предприятий; подвалы служили для подсобных мастерских и складов. Вот эти-то подвалы полиция Геринга назвала подземными сводами, ходами и катакомбами».
Оба эти заявления, центрального комитета германской компартии и Вильгельма Кёнена, вскрывают семнадцатое противоречие в официальных сообщениях.
«Сигнал к гражданской войне»
28 февраля 1933 г. официальное «Прусское бюро печати» сообщало: «Поджог рейхстага должен был послужить сигналом к кровавому восстанию и гражданской войне. Уже во вторник в четыре часа утра должны были начаться большие грабежи в Берлине. Установлено, что с сегодняшнего дня должны были начаться по всей Германии террористические акты против отдельных личностей, против частной собственности, против жизни и имущества мирного населения. Вслед за этим должна была начаться гражданская война».
4 марта 1933 г. «Фоссише цейтунг» писала:
«Благодаря деятельности полиции, этот материал не мог быть до сих пор роздан всем коммунистам. Он находился в зашифрованном виде лишь в руках немногих партийных деятелей».
Последний обыск в Доме Карла Либкнехта состоялся 24 февраля. При этом обыске якобы найден был террористический материал. Политическая полиция утверждает, что инструкции по террору не попали в руки всех коммунистов, а были известны лишь немногим партийным деятелям. Итак, в промежуток в три дня, с 24 по 27 февраля, германская коммунистическая партия должна была бы:
во-первых, перебросить материал из Дома Карла Либкнехта во все районы Германии,
во-вторых, сформировать за этот срок группы для проведения террора,
в-третьих, инструктировать эти группы и обучить их технике террористических покушений,
в-четвертых, подготовить и организовать остальных членов партии для гражданской войны, которая должна была последовать за этими актами террора. Германская коммунистическая партия насчитывала в феврале свыше 300 тыс. членов, распределенных по всей стране. Чтобы в продолжение трех дней провести все те планы, которые ей инкриминируют официальные сообщения, германская коммунистическая партия должна была бы совершить подлинные чудеса.
Таким образом, сопоставление обоих официальных сообщений вскрывает восемнадцатое противоречие.
Геринг не предает гласности «обличительные» материалы
Вечером 1 марта 1933 г. официальное «Прусское бюро печати» выступило со следующим сообщением:
«Прусское министерство внутренних дел объявляет по поводу чрезвычайного декрета имперского правительства от 28 февраля против коммунистической опасности, что этот декрет назначает за различные преступления особо суровые кары ввиду вполне доказанной и актуальной опасности тщательно подготовлявшейся системы безудержного коммунистического бесчеловечного террора. Эта система должна была ввергнуть Германию в хаос большевизма. Покушения на убийство отдельных народных и государственных вождей, террористические акты против особо важных предприятий и общественных деятелей, захват в качестве заложников жен и детей выдающихся личностей должны были ввергнуть германский народ в состояние ужаса и оцепенения и парализовать у граждан всякую волю к сопротивлению.
Имперский комиссар в прусском министерстве внутренних дел, министр Геринг, в кратчайший срок предаст гласности документы, подтверждающие необходимость всех принятых мер. В настоящее время происходит лишь просмотр чрезвычайно обширного материала, а также последняя проверка его под тем углом зрения, чтобы опубликование этого материала не создало еще большей угрозы для государственной безопасности».
Документы по сей день не опубликованы.
Это — девятнадцатое противоречие.
Геринг сам себя опровергает
2 марта 1933 г. «Дейтче альгемейне цейтунг» и «Теглихе рундшау» поместили следующее сообщение официального «Прусского бюро печати»: «В известной части заграничной печати немецкие марксисты распространяют клевету, что рейхстаг был подожжен не коммунистами, а национал-социалистами. Инициаторы этой клеветы уже арестованы и, как только закончится следствие, понесут заслуженную кару. Между прочим утверждают, что арестованный голландский коммунист на самом деле является провокатором и что национал-социалистические главари подговорили его на поджог. Это якобы видно из того, что, хотя поджигатель употребил в качестве горючего материала свою куртку и рубаху, но он в то же время не позаботился избавиться от своих коммунистических документов и паспорта, которые были найдены при нем. Характерно якобы также то обстоятельство, что полиция не обнародовала фотографии поджигателя и снимков с найденных при нем документов и не назначила также премии для лиц, могущих дать дальнейшие указания о преступнике и доказать его связь с коммунистическими и социал-демократическими деятелями. Как утверждают, этот порядок, совершенно необычный при крупных преступлениях, является якобы доказательством того, что власти препятствуют раскрытию обстоятельств преступления. Поведение властей объясняют их желанием использовать национал-социалистскую провокацию как предлог для кампании против марксистов.
На это официальные круги заявляют, что подобные клеветнические комбинации, само собой разумеется, лишены всякого основания. Фотография поджигателя и снимки с отобранных у него документов не были до сих пор обнародованы только в интересах следствия. Они будут обнародованы еще в течение сегодняшнего дня. Берлинские корреспонденты иностранных газет могут получить сегодня фотографические снимки в полицей-президиуме. Равным образом еще сегодня фотография преступника будет препровождена голландской полиции для окончательного удостоверения личности ван дер Люббе. Это исключит возможность всякой дальнейшей клеветы. Считаем нужным предостеречь от её распространения».
Еще прежде, чем другие германские газеты успели поместить это сообщение, перепечатка его была воспрещена.
Через «Бюро Вольфа» Геринг распространил версию, что «Дейтче альгемейне цейтунг» и «Теглихе рундшау» стали жертвами коммунистической мистификации.
Если поверить Герингу, достаточно любому человеку позвонить в редакцию газеты и сказать: «говорит «Прусское бюро печати», чтобы в печать было пущено любое сообщение. В действительности телефонная связь между информационными бюро и газетами имеет свой строгий распорядок: редакционная стенографистка, прежде чем принять сообщение, задает контрольный вопрос. Своим опровержением Геринг никого не обманет. Он сначала пытался через «Прусское бюро печати» ввести мир в заблуждение своим блефом, и лишь потом, поняв всю опасность этого, — правда, слишком поздно, — он взял назад свое сообщение.
Это — двадцатое противоречие.
В поисках соучастников поджога
4 марта 1933 г. агентство Конти, принадлежащее официальному «Телеграфному бюро Вольфа», сообщало:
«27 февраля на коммунистическом предвыборном собрании в Геренте (Тюрингия) коммунистический депутат Шуман возвестил о предстоящем пожаре рейхстага. Как передают, он сказал буквально следующее: «Сегодня вечером будет гореть рейхстаг. Но в этом нет никакой беды. Когда этот танцевальный зал сгорит, положение в стране станет неустойчивым».
5 марта «Фоссише цейтунг» писала:
«Из Тюрингии было передано следующее распространённое по радио известие. В окружном управлении в Арнштадте (Тюрингия) получено было донесение о предвыборном коммунистическом собрании в городе Герене, которое состоялось в тот самый вечер, когда произошел возмутительный поджог рейхстага. В донесении сообщалось, что местный полицейский чиновник, присутствовавший на собрании в порядке надзора, зафиксировал слова докладчика, коммунистического депутата Шумана, в которых тот заранее возвестил о пожаре рейхстага. Однако, как сообщает «Тюрингер альгемейне цейтунг», произведенное расследование выяснило, что в помещении, в котором происходило собрание, имеется радиоустановка, и что хозяин гостиницы сообщил оратору во время его речи переданное по радио известие о пожаре рейхстага.
Установлено, что упомянутый чиновник ошибся в своем донесении на один час, и что депутат Шуман произнес свою фразу только около четверти одиннадцатого вечера. Поэтому можно с уверенностью полагать, что он уже знал об известии, переданном по радио».
Это — двадцать первое противоречие.
7 марта «Фоссише цейтунг» сообщала из полицейского источника:
«Дюрен, 6 марта. — В германском пограничном местечке Ламмердорф недалеко от бельгийской границы арестован вчера русский эмигрант по подозрению в участии в поджоге рейхстага. Он незадолго перед этим переслал через бельгийское почтовое отделение телеграмму в Париж, содержание которой до сих пор еще не удалось установить. Бельгийские пограничники доставили его на германскую территорию, где он и был арестован. На допросе он указал, что он родом из России и долгое время жил в Берлине; на ногах и руках у него серьезные ожоги. Таинственный иностранец был передан сегодня днём в распоряжение прокуратуры. Он все время упорно отказывается дать показания о своих занятиях в Берлине. Он до сих пор не назвал также своего имени».
8 марта 1933 г. «Фоссише цейтунг» напечатала следующее сообщение начальника полиции в Аахене:
«Начальник полиции в Аахене сообщает, что произведенным расследованием выяснена полнейшая непричастность к поджогу рейхстага русского подданного, арестованного близ Фрингхауза. Этот русский, правда, занимался литературной деятельностью в германской коммунистической партии. На этом основании он год назад был выслан. Никаких других фактов и подозрений против него не имеется. Он уже вновь выслан».
Это — двадцать второе противоречие.
Поджёг ли ван дер Люббе рейхстаг один, без соучастников?
В начале марта правительство Гитлера послало комиссара уголовного розыска Гейзига в Лейден с поручением произвести там расследование относительно личности ван дер Люббе. Гейзиг дал представителям голландской прессы интервью, которое появилось 14 марта во многих газетах. В этом интервью сказано буквально следующее:
«Что касается важного вопроса, имел ли Люббе помощников или даже соучастников, то представляется вероятным, что поджог он совершил один, а приготовления к поджогу сделаны, были его помощниками!»
Это заявление комиссара уголовного розыска Гейзига резко противоречит официальным германским утверждениям от 1 марта, что для того, чтобы одновременно зажечь горючие материалы в различных местах громадного здания рейхстага, понадобилось не менее десяти человек. Поэтому судебный следователь имперского суда Фохт поспешил в тот же день — 14 марта — вечером выступить с опровержением этого заявления Гейзига через бюро печати министерства юстиции, которое извещало:
«В различных газетах распространяется сообщение, что ван дер Люббе совершил поджог рейхстага один. Это не соответствует действительности. Расследование, произведённое судебным следователем имперского суда, даёт серьезные основания предполагать, что ван дер Люббе совершил преступление не по собственному почину. В настоящее время подробности в интересах следствия ещё не могут быть опубликованы».
Это — двадцать третье противоречие.
«Связи» ван дер Люббе с социал-демократией
28 февраля официальное «Прусское бюро печати» сообщало, что в своем признании ван дер Люббе указал также на свои связи с социал-демократической партией. Того же 28 февраля президиум социал-демократической партии выступил с заявлением, в котором говорится:
«В ночь с 27 на 28 февраля вся социал-демократическая пресса в Пруссии была запрещена на четырнадцать дней. Запрет мотивируется утверждением, что некое арестованное лицо призналось в поджоге рейхстага и в том, что оно перед этим состояло в известной связи с социал-демократической партией.
Партия отвергает версию, будто социал-демократическая партия могла иметь что-либо общее с людьми, поджегшими рейхстаг».
Заявление президиума социал-демократической партии подтверждено было сообщением Фохта — судебного следователя при имперском суде. Это сообщение было опубликовано 22 марта 1933 г.
«Производящимся расследованием до сих пор установлено, что голландский коммунист ван дер Люббе, арестованный как поджигатель рейхстага, находился в период, непосредственно предшествовавший поджогу, в связи не только с немецкими коммунистами, но также с иностранными коммунистами, в том числе с лицами, приговоренными за взрыв собора в Софии в 1925 г. к смертной казни и к долголетней каторге. Эти лица арестованы. Расследование не дает ни малейших оснований полагать, что некоммунистические круги имеют какое-либо отношение к пожару рейхстага».
27 февраля ван дер Люббе якобы признался в связи с социал-демократами, а 22 марта не было ни малейших оснований для подобного утверждения.
Это — двадцать четвертое противоречие.
Ван дер Люббе и болгары
Вышеприведенное сообщение Фохта — следователя при имперском суде, содержит утверждение, что ван дер Люббе находился в связи с виновниками взрыва собора в Софии.
Итак, ван дер Люббе не только совершил чудо, завязав в течение семи дней с помощью коммунистов, с которыми случайно познакомился на регистрационном пункте для безработных, связь с руководящими кругами германской коммунистической партии, но ему удалось также отыскать за это время болгар, которым приписывают взрыв собора в Софии.
Это — двадцать пятое противоречие.
Арестованы и обвиняются в участии в поджоге рейхстага болгары Димитров, Попов и Танев.
Георгий Димитров был одним из вождей Болгарской коммунистической партии. В 1923 г. он участвовал в восстании рабочего класса Болгарии. С этого года он не был более в Болгарии. Он совершенно не причастен к взрыву в соборе в Софии[21].
Благой Попов эмигрировал в октябре 1924 г. в Югославию и возвратился в Болгарию лишь в конце 1930 г. Он тоже не причастие к софийскому взрыву 1925 г.
Третий арестованный болгарин — Танев — принадлежит к болгарской националистической партии. Его имя тоже никогда не упоминалось в связи со взрывом в Софии.
Следователю при имперском суде Фохту эти факты известны так же хорошо, как и нам. Тем не менее он умышленно причисляет Димитрова, Попова и Танева к виновникам взрыва в Софии, для того чтобы таким образом представить поджог рейхстага, как дело интернационального коммунистического заговора.
Это — двадцать шестое противоречие.
Судебный следователь утверждал, что Димитрова видели 26 февраля в обществе ван дер Люббе в одном помещении на Дюссельдорферштрассе. Этот следователь нашел также свидетельницу, которая под присягой показала, что видела в этот день ван дер Люббе вместе с Димитровым. Вскоре после этого свидетельница куда-то испарилась, исчезла, ибо Димитров в состоянии был доказать, что 26 февраля он находился вовсе не в Берлине, а в Мюнхене.
Это — двадцать седьмое противоречие.
Нет материала для большого коммунистического процесса
Еще 27 марта следователь имперского суда Фохт заявил, что судебное постановление об аресте состоялось только относительно ван дер Люббе, но 3 апреля он уже сообщает, что по делу о поджоге рейхстага имеется пять таких постановлений, а именно: относительно ван дер Люббе, трех болгарских коммунистов и коммунистического депутата рейхстага Торглера. Торглер был арестован 28 февраля, болгары — 3 марта. До 27 марта, т. е. в тот промежуток времени, когда производились самые важные расследования, не были следовательно даны судебные распоряжения об аресте Торглера и болгар. Эти распоряжения отданы были лишь тогда, когда мировая пресса стала выражать удивление, что по делу имеется только один арестованный — ван дер Люббе.
Это — двадцать восьмое противоречие.
В сообщении следователя имперского суда Фохта от 3 апреля говорится:
«Против некоторых других заподозренных лиц пока изданы только приказы об аресте как мере пресечения».
2 июня официально сообщается:
«1 июня следователь имперского суда Фохт закончил предварительное следствие относительно ван дер Люббе, Торглера, Димитрова, Попова и Танева по делу о поджоге рейхстага и государственной измене. Документы по делу будут теперь полностью пересланы обер-прокурору имперского суда в Лейпциге».
3 апреля имелись еще «несколько других заподозренных лиц». 1 июня о них уже нет речи.
Это — двадцать девятое противоречие.
22 апреля следователь Фохт передал для печати следующее официальное сообщение о ходе следствия:
«Имперский суд намерен объединить в один большой процесс все многочисленные следственные дела членов коммунистической партии, обвиняющихся в государственной измене. Полагают, что следствие будет закончено в 8—10 недель, и тогда все дела о государственной измене можно будет направить в имперский суд. В данном случае имеются в виду все дела о государственной измене, связанные с переменой правительства в Германии, следовательно, все преступления, совершённые в течение января и февраля.
«Таким образом, сюда будет включено также дело о поджоге рейхстага. Оно до сих пор не подвигалось быстро вперед, потому что арестованные, в особенности болгары, отказываются от дачи показаний. Усилились основания для подозрений относительно соучастия депутата Торглера».
Месяц спустя, 25 мая, уже нет более речи о большом коммунистическом процессе. Правительство Гитлера вынуждено распространить через парламентское информационное бюро следующее сообщение:
«Впрочем, вопреки появлявшимся несколько раз сообщениям, не следует ожидать, что дело о поджоге будет объединено с другими делами, которые возбуждены теперь против коммунистических вождей, в один большой процесс коммунистов. Дело ван дер Люббе и его сообщников будет слушаться в имперском суде, как только будет закончена необходимая предварительная работа».
Это — тридцатое противоречие.
«Фёлькишер беобахтер», официальный орган Гитлера, напечатал 3 марта следующее сообщение из правительственных кругов:
«Заведующий бюро печати национал-социалистской фракции рейхстага заметил, что в стеклянной крыше над комнатой коммунистического депутата Торглера вынуто одно стекло. Продолжая свои поиски, он нашел там большую лестницу; она лежала под окном одной из комнат коммунистических депутатов во втором этаже.
Комиссары уголовного розыска немедленно произвели тщательное расследование. Очевидно, поджигатели этим путем проникли в здание перед поджогом или ушли из него после поджога».
1 марта Геринг утверждал, что поджигатели скрылись через подземный ход, ведущий из здания рейхстага в дом Геринга. Этим своим заявлением он подтвердил то, что предполагали многие, а именно, что поджигатели проникли в рейхстаг через его дом и таким же путем скрылись. Чтобы ослабить потрясающее впечатление, произведённое этим заявлением Геринга, выпустили на сцену заведующего бюро печати, который совершенно неожиданно открыл разбитое оконное стекло и лестницу. Выходит, что уголовная полиция, несмотря на трёхдневные тщательные поиски, проглядела то, что немедленно открыл зоркий глаз руководителя германской прессы.
Это — тридцать первое противоречие.
Ван дер Люббе признаётся в том, чего от него требуют
Д-р Оберфорен рассказывает в своем меморандуме, что план Геббельса предусматривал ряд поджогов, которые должны были завершиться пожаром рейхстага. Для поджогов нужны поджигатели. Ван дер Люббе признается, что он поджёг рейхстаг. Ван дер Люббе признается, что 25 февраля он пытался поджечь берлинский дворец. Газеты сообщали 27 февраля о пожаре во дворце следующее:
«Только теперь стало известно, что в субботу в берлинском дворце в одной из канцелярий, на пятом этаже вспыхнул небольшой пожар, который удалось быстро потушить благодаря бдительности дежурившего во дворце пожарного. Причина пожара еще не вполне выяснена. Однако предполагают поджог.
За час до пожара инспектор здания совершал обычный обход дворца и прошёл также через означенную канцелярию. В то время нельзя было заметить ничего подозрительного. Вскоре затем в комнате вспыхнул огонь. Как выяснилось, на подоконнике лежал раскаленный прибор для зажигания угля, такие же приборы находились под окном и на батарее парового отопления. Полицейское расследование ещё не закончено».
Ван дер Люббе сознаётся, что пытался 25 февраля поджечь здание отдела социального страхования в Нёйкёльне. Ван дер Люббе сознаётся, что пытался 25 февраля поджечь берлинскую ратушу.
Этот ван дер Люббе чертовски ловкий парень. В один день учинить поджоги в трех различных местах Берлина! К тому же этот тип плохо изъясняется по-немецки. Он прибыл в Берлин только 18 февраля. По прошествии семи дней он уже достаточно знает город, чтобы произвести поджоги во дворце, в ратуше и в здании отдела социального страхования. Ему понадобилось всего только девять дней, чтобы прекрасно ориентироваться в здании рейхстага и знать в нём все ходы и выходы, как у себя дома.
источник
-
- Наверное вас заинтересует
-
- Популярные Рубрики
